Высказывая свои мысли в произведениях Гоголю требуется обратная связь. Ему мало высказаться, ему надо доподлинно знать, как его понял читатель. Он жаждет мнений, критики не только сведущих лиц, но и читателя простого: не обремененного знаниями. Ему необходимо знать, что вынес прочитавший из прочитанного и понял ли ту мысль, которую он с таким усердием вложил.
Гоголь был умен, изобретательно умен, тонко чувствителен и до всего восприимчив, любознателен неимоверно. Глазаст к окружающему его миру, я уже писала об этом, но повторюсь: необычайно. Он распознавал с первого взгляда изящность и пагубность, ощущал малейшее дуновение того или иного явления и это стремился открыть другим, мало открыть, удивить и порадоваться вместе данному удивлению и открытию.
Ко всем перечисленным мной добродетелям его, он был нежен душой и раним: чрезвычайно. Жаждя критики он болел от злорадства людей ограниченных рамками своего мировоззрения, далеко неидеального и даже педантического, мелочного и надменного.
Непонимание огорчало его. Что интересно и в этих случаях Гоголь ругал себя за неспособность растолковать такие ясные для него взгляды, поэтому оправдывался и пускался в разъяснения: пытался помочь читателю разобраться, уяснить им высказанную мысль.
Любовь
Любовь имеет огромное значение в жизни человека. Она столь многогранна, задевает столько критериев жизненных, что решает проблемы и открывает глаза в мир иной: прекрасный; даже не побоюсь сказать – божественный. Без нее никак. Думаю, с этим многие согласятся. Поэтому хочу открыть пред вами Гоголя, как человека любящего и не только дело своей жизни, но и женщин, будучи при этом сам любимый. О первой своей любви писатель пишет в письме матери:
«Теперь, собираясь съ силами писать къ вамъ, не могу понять, отъ чего перо дрожитъ въ руке моей; мысли тучами налегаютъ одна на другую, не давая одна другой места, и непонятная сила нудитъ и вместе отталкиваетъ ихъ излиться предъ вами и всю глубину истерзанной души… Маминька, дражайшая маминька! Я знаю, вы одне истинный другъ мне. Поверите ли? и теперь, когда мысли мои уже не темъ заняты, и теперь, при напоминанiи, невыразимая тоска врезывается въ сердце. Однимъ вамъ я только могу сказать… Вы знаете, что я былъ одаренъ твердостью, даже редкою въ молодомъ человеке… Кто бы могъ ожидать отъ меня подобной слабости? Но я виделъ ее… нетъ, не назову ея… она слишкомъ высока для всякаго, не только для меня. Я бы назвалъ ее ангеломъ, но это выраженiе – не кстати для нея. – Это божество, но облеченное слегка въ человеческiя страсти. Лице, котораго поразительное блистанiе въ одно мгновенiе печатлеется въ сердце, глаза, быстро пронзающiе душу, но ихъ сiянiя, жгучаго, проходящаго насквозь всего, не вынесетъ ни одинъ изъ человековъ. О, еслибы вы посмотрели на меня тогда!… Правда, я умелъ скрывать себя отъ всехъ, но укрылся ли отъ себя? Адская тоска съ возможными муками кипела въ груди