то, что немая, мне оно и надо, а за такие…
Я угрожающе махнула поленом.
– За такую красоту, – заменил он слово, – и дурость простить можно. Земли у меня богатые, сокровищ у меня тьма-тьмущая. Привыкнет… Что вам, девкам, еще надо? Нарядов богатых да камней самоцветных отсыпь – сразу ласковые делаетесь.
– Что же ты не женат до сих пор? – невинно поинтересовалась я. – Или нет в подземном царстве девок красивых, что ты к нам за невестой явился? Или все-таки хочешь, чтобы тебя любили, а не каменья твои?
– Девок у нас, – отвечает хмуро, нетерпеливо, – много, да только никто с сестрой твоей красотой не сравнится, аж до моего царства слава о ней дошла. Гляжу на нее – не соврали люди, преуменьшили. Будет мне женой, будут дети у нас красивые.
Вижу, серьезно он настроен, на подначки мои не ведется, на уговоры не реагирует. Еще попыталась:
– Да и как же ты, чудо-юдо, грязью ведающее, собираешься с Марьюшкой моей деток делать? Думаешь, золото ей нервы успокоит? Она же тебя только увидела и сомлела. А ежели без одежды покажешься, так и вовсе преставится.
– Ничего, – повторил этот… червяк земляной и ухмыльнулся, – у меня там сады с яблочками живительными, молодящими, глядишь, тысячу раз помрет, а на тысяча первый привыкнет. А не привыкнет – справлю ей гроб резной, хрустальный, будет лежать там, а я ходить на нее любоваться.
Я как представила бедную Марьюшку в гробу хрустальном, под небом подземным, так жалко ее стало!
– Нет, – говорю зло, – не отдам я ее тебе. Ты с батюшкой договаривался, да меня не спросил, а я сестра ей родная, заботливая. Стеной встану – не отдам!
Он раздраженно отмахнулся, и сжала меня сила неведомая, а чурбан из рук вырвался и, разбрасывая искры, обратно в костер поскакал, как жеребчик. Снова разверзлась земля, взял царь подземный Марьюшку на руки, свистнул, гикнул – и встал перед ним конь-огонь, грива алая, не зубы – клыки острые, не ржание у него – рык звериный. И Кащей, гад подземный, на коня этого прям с места и прыгнул. Унесет сейчас родную мою, где ее искать, как спасать?!!
– Постой! – закричала я в отчаянии. – Возьми меня вместо нее!
А он так высокомерно мне:
– А на что ты мне нужна, конопуха? Ты мне под мышку поместишься, я ж тебя и в постели-то не отыщу, – и со знанием дела Марью за зад ее округлый помацал.
– Ах ты ж волчий корм, – выплюнула я в сердцах, – сукин ты сын, тварь ненасытная! Руки убери, похабник, как не стыдно-то тебе!
Он ладонью двинул – и поднялся сарафан мой, в рот мне полез. Замычала я, кляп вытаскивая.
– Да и злая, – посетовал Кащей, пока я с сарафаном боролась, – и языком мелешь, не умолкая. Нет, не нужна мне такая жена.
Я ткань изо рта пока тащила, поняла, что сил у меня супротив полоза этого бессердечного нет, и решила к самому страшному женскому оружию прибегнуть – к слезам. Завыла, в три ручья залилась, за сапог его схватилась. Хороший сапог, дорогой, с заклепками серебряными.
– Возьми, – плачу как можно натуральнее, – не женой, служанкою! Я много умею, – вру