я не могу забыть до сих пор… Гнилостное брожение души моей… Я придумал молитву: «Читай по губам, если Ты есть…». А дальше что-то очень неприличное, сейчас уже и выговорить-то страшно, а тогда ничего умнее в голову не приходило. Тогда – упоительная возможность реконструкции всех этих пакостей…
Близнецы сопели от усердия. Их показное рвение выводило меня из себя, слишком уж они завелись… Самед сказал, уходя:
– Главное – темп! Приду, проверю, накажу!
И ушёл… Маугли хренов… надменный и беспощадный, как и принято в их саксаулах… Ушёл… И всё закипело…
Самеда боялись, трепетали перед ним, в ярости он был бесподобен, душман обкуренный, запросто мог изувечить… Казалось, не оторвись он в этот момент на ком-нибудь, то всё! Сам сделает себе харакири… Но под рукой всегда кто-то, да был… И один из пострадавших от его пылкости до сего дня гнил в госпитале… А Самеду хоть бы хны… Было чего бояться… Они и боялись, а потому и вкалывали на совесть, и даже больше… Триумфальное трудолюбие… Я тоже боялся, но страх довёл меня до полной, фатальной деградации, а какой спрос с идиота, тошнота одна… Всё пофиг… Вагон, песок, солнце… Платформа вон, на ней – баба! Сочная баба, сисястая, в сарафанчике, коленки обалденные, смотрит куда-то вдаль… Один из близнецов, Гриша, кажется, а может, Миша сумрачно выдохнул, перехватив мой бешеный взгляд:
– Вздрючить бы её сейчас, а?
– Неплохо бы, – говорю, – только вот песок докидаем, а там хоть черенком от лопаты… На другое-то нас не хватит…
– Меня на всё хватит, – с пролетарским энтузиазмом возразил мне, может быть, Гриша, – на всё и на всех… с прибором!
«Жаль, что Самед этого не слышит», – подумал я, – он бы тебя одного на вагон поставил… Из экономии…» Кстати, я заметил, что зло гораздо прагматичнее добра, по мелочам не разменивается, всегда его ровно столько, сколько не унести, чуть выше нормы – и всё: коленки подгибаются, ручки трясутся, а в глазах плывут себе ленивые облака опустошающего душу безволия…
У этого забытого Богом полустанка мы гнили уже вторую неделю… До кровавых мозолей и мальчиков в глазах… Одна радость – тётки на платформе, мяконькие, сладенькие… Но нам до них было не добраться. Дедам, вроде бы, что-то удавалось, да и то с натугой, фантазировали больше, выпендривались перед нами, козыряя своими победами, а нам – что, нам бы подмочить втихомолочку… Отчего бы и не подрочить… на весь этот грёбанный мир… Казахи вон лошадь на свинарнике оттянули, и ничего – как будто, так и надо… обалдуи!
«Следи за рукой, если Ты есть… Вот тебе и воздухоплаватели духа! Я – скотина, я – негр! Сокрушительная кастрация, не желаю…»
Ближе к обеду пришёл Самед, привёл с собой Токаря, забитого доходягу из духов… Он был (был – мечта), как всегда, краток:
– Припухли, чмошники! В роте поговорим. Вот вам помощник!
Он ласково двинул Токаря по затылку, как-то по-особому (нежно, должно быть) посмотрев на него, и сгинул в кустах… Кому – служба,