сильный запах, – запоздало подумал Вовка. – Эх, недотепа, че бы не завернуть ее в ту же телогрейку. Вот выпил бы сейчас из горла половину, набрался б храбрости и пошел домой».
Надо сказать, что Вовка дебоширил дома только тогда, когда уже ничего не помнил, лыка не вязал, как говорится. В любое другое время он побаивался своей грозной крупной супруги, которая в минуту гнева могла так двинуть своим кулачищем, что красно-фиолетовый фингал долго «цвел» на лице мужа и зимой, и летом, и днем, и ночью, в любую погоду. Но если жена видела, что он не в себе, поспешно убегала из дома, так как знала, что такой же багровый «цветок» запросто может расцвести и на ее лице. В такие минуты Вовка становился смелым, никого не боялся, мог вступить в драку с кем угодно. Он петушился, хорохорился и не раз бывал битым своими же дружками-собутыльниками. И потом, сердитый на всех и вся, что его побили, он приходил домой и отыгрывался на жене и детях.
Наутро он сидел пришибленно виноватый, извинялся и каялся во всех грехах, просил прощения и у жены, и у детей, иногда даже стоя на коленях, если жена, будучи в хорошем настроении наливала ему стопочку-другую для «опохмелки». Выпив эту норму, он опять пьянел, но не настолько, чтобы скандалить, чувствовал себя виноватым-виноватым и потом пару месяцев не брал в рот ни капли, делал все по хозяйству, ласкал и баловал своих мальчишек, Митьку и Димку, которым было семь и три года, лебезил перед женой.
И сегодня, пока Вовка копошился в кабине, безуспешно пытаясь сначала найти бутылку, потом, пока он ругал себя, супруга незаметно подкралась к кабине, постояла, послушала, и, поняв, что муж достаточно в нормальном состоянии, перешла к крутым мерам. Она рывком распахнула дверь, легко вытащила мужа, который был на голову ниже ее и худее телом, схватила его за шкирку и потащила в дом.
А в это время трое наших маленьких героев, умытые и сытые, сладко спали каждый на своей кровати, умаявшись за день от своих приключений. Миша и Римма решили не поднимать разговор на ночь глядя.
– Они сейчас и так напуганы и устали, не будем еще добавлять им, – жалостливо сказал Михаил.
Римма, в душе боясь, как бы Миша не переборщил, облегченно вздохнула:
– Конечно, дорогой, не зря же говорят, утро вечера мудренее. Утром и поговорим.
«Утром она непременно с ними поговорит», – думала Римма. Конечно, бить скакалкой или таскать за вихры она не будет, но строго поговорить придется. Что такое, за один день два раза поднимали всю деревню на их поиски. Стыдно перед соседями, что они думают. С такими мыслями Римма уснула, а Миша еще долго лежал и думал, точно так же, как и Римма, хорошо, что есть такие братья у Юрки. Рядом с ними сын возмужал, уже не ревет и не хнычет по любому малейшему поводу. Вот сегодня он сидел между братьями, молча поглощал пельмени, совсем, как взрослый, не ныл и не плакал. Потом с ними пошел в огород к бочке с водой, помыл ноги прохладной водой и пошел спать. В другое время он бы потребовал, чтобы принесли ему согретую воду в тазу да еще и помыли ему ноги, так как