кровью, и лекари говорили, что он выплевывает кусочки своих легких. Рагне восхищался Хьялмой – несмотря на то, что и его пытался вызвать на бой, – и трясся от ярости при виде его лекарей. Каждый вечер они сжигали окровавленные платки Хьялмы. Каждый вечер говорили, что старшему княжичу осталось не больше года.
Княгиня Ингерда убрала руку с плеча Сармата.
– Это правда? – сухо спросила она.
– Не совсем, – ответил Сармат и стрельнул глазами в Рагне. – Я сказал, что, если случится такое горе, мне придется стать князем и…
– Врешь! – крикнул Рагне. Он помнил, как смеялся Сармат и что обещал сделать с братьями, едва его благословят на княжение. Но знал, что в итоге мать поверит не ему, и от этого задохнулся от гнева.
Но даже если Хьялма умрет, второй после него – Ярхо. Рагне видел, как тот поднял тяжелый колючий взгляд. Если бы Сармат не стоял рядом с матерью, Ярхо бы его ударил, и тогда от Сармата мало бы что осталось.
– Вот, матушка, – быстро улыбнулся Сармат, пригладив рыжие волосы. Он даже носил их так, как Хьялма, – распущенными, длиной по плечи. Только крайнюю прядь заплетал в косицу. Перехватив взгляд Ярхо, мальчик инстинктивно отпрыгнул на полшага назад. – Видишь, матушка: я не сделал ничего дурного.
Но княгиня Ингерда уже слушала через слово. Она вновь повернула Сармата к себе лицом и взяла его пальцами за подбородок. И долго смотрела в безмятежно-веселые глаза, словно пытаясь взглянуть в глубину за ними.
Рагне раскрыл рот, как выброшенная на берег рыба. Ему не давались слова. Сделал Сармат дурное, еще как сделал! Показал, что хочет смерти Хьялмы. Что хочет переступить через Ярхо, не дать жизни Рагне.
– Никогда больше не говори об этом, – тихо произнесла Ингерда. И было в ее словах что-то кроме нежелания слушать о кончине Хьялмы. Что-то, заставившее Ярхо и на нее поднять свинцовый взгляд.
– Хорошо, матушка, – согласился Сармат. И с тех пор он действительно не говорил о своих планах. Только запустил ход событий, завершившихся через одиннадцать лет ослеплением Ингола и штурмом Криницких ворот. И поединком Сармата с Хьялмой, сумевшим пережить и этот год, и следующий. Болезнь в нем будто заснула. А потом – потом пробудилась с новой силой.
– У меня пятеро сыновей, – продолжала княгиня Ингерда, не выпуская подбородка Сармата. – Нужно ли мне бояться, что вы причините друг другу зло?
Сармат всегда смотрел на мать с несвойственной ему нежностью.
– Вовсе нет, – звонко ответил он. – Тебе не нужно бояться.
И тогда он, конечно, солгал.
Малика Горбовна, гуратская княжна и драконья невеста, лежала на полу в длинном тереме. И терем пылал. По его стенам развернулись огненные полотнища, а потолок затянул горький дым. Малике казалось, что она даже ощущала жар, но не могла сдвинуться с места. Только лежала, видя между танцующих языков падение Гурат-града. Вот горящие красно-золотые купола. Плавящиеся каменные стены. Ее отец-князь, высокий и черноволосый, с золотым венцом на челе. Он сражался с Ярхо-предателем, но не смог его одолеть.
Малика