Рацлава представила ночной огонь, горячий шепот и смятые кошмы в шатрах. Она хочет, хочет соткать из этого свои полотна. Из этого – и еще многого. Из того, что принадлежит сотням людей. Ей мало их восторгов и слез, смеха и танцев под красивую музыку. Ей нужны они все. Их звуки и запахи, умения, мышцы и кости. Языки и лица, голоса.
– Такого не может быть, – проговорила рабыня. Она поправляла покрывало, устраиваясь на подушках, как кошка, – казалось, ее тело не затекало и не даже не думало болеть. Старуха впервые посмотрела на Рацлаву иначе, прищуренно.
– Не может, – едва вслушиваясь, сказала девушка. Она пыталась разогнуть пальцы.
Глаза у Хавторы стали хитрые, в цвет латунного рабского ошейника.
– Кто такой Ингар, ширь а Сарамат?
Ее голос изменился. Рацлава уловила в нем что-то кроме прежнего подобострастия. Любопытство и лукавство? Страх?
Девушка медленно положила руку на одеяло и подняла белый, с почти зажившей ссадиной подбородок.
– Мой брат, – неторопливо ответила она, и этого показалось недостаточно. У Рацлавы четверо братьев, но Ингар – особенный. Она сухо добавила: – Когда я родилась, была голодная зима, и мать отнесла меня в лес. А Ингар спас.
– Зачем он сделал это? – удивилась Хавтора. Рацлава, еще не ставшая драконьей невестой, не вызывала у нее обожания. – Тебя было нечем кормить.
Девушка погладила одну из кос, переброшенных на грудь.
– Запасы моего отца не иссякли даже в голодную зиму. Моя мать осунулась, но не заболела и могла бы меня выходить. Мои старшие сестра и два брата жили далеко не так хорошо, как раньше, но им не грозила смерть.
– Тогда почему?
Рацлава приподняла соболиные брови.
– Я слепа. А кому нужен слепой ребенок?
Хавтора согласно замурлыкала в ответ, пропуская сквозь пальцы бахрому походных подушек. Рацлава даже не шелохнулась: она знала, что тукерской рабыне нет дела до пастушьей дочери. Она боготворила невесту дракона.
– Если бы твой брат жил у нас, в Агыр-ол, Пустоши, его бы убили за непокорность. Кто он такой, чтобы идти против слова отца?
Рацлава нахмурилась.
– Хорошо, что мой брат не из Пустоши.
И все же семья сделала для Рацлавы больше, чем она заслужила. Ее кормили и одевали целых девятнадцать лет, хотя она не могла помогать по дому так, как ее сестры, и едва ли бы вышла замуж. Мать, заплакав, отказалась нести ее в лес во второй раз, а отец дрогнул под взглядом Ингара. Брату тогда было шестнадцать, он недавно потерял ногу и служил подмастерьем на старой дедовской мельнице. Ингар знал, что мать предпочтет заниматься с маленьким Ойле, поэтому свой первый год Рацлава провела с ним – ее поили козьим молоком и заворачивали в шкуры под мерный рокот жерновов.
Это благодаря Ингару у нее появилась возможность пережить зиму. И это Ингар помог ей украсть свирель Кёльхе. Но он уехал в Гренске, а вернуться должен был только осенью, – и отец посчитал, что девятнадцать лет – солидный срок.
Как же ему будет больно.
Дед