другого – судьба неизвестна. Мне стало очень горько, несмотря ни на что, они ведь ехали в Киев с надеждой, а мне было 11 лет и хотелось, чтобы всем было хорошо.
Борис Валентинович был обаятельным, общительным человеком, так считали соседи по нашей коммунальной квартире. Я сама мало помню своего деда, он умер, когда мне было 4 года. Помню отдельные эпизоды: как он качает меня на здоровой ноге, держа за руки; как он медленно идет по коридору на кухню, а я бегу и открываю ему двери, как он сидит в кресле, а я у него на коленях, и дедушка читает мне сказки братьев Гримм. С последними месяцами жизни деда связаны трагические моменты нашей семьи. У нас – мамы, папы, меня и Пани (моей няни и очень-очень дальней родственницы отца) – была своя комната в самом конце квартиры, а дед и бабушка жили в комнатах рядом с входной дверью. Однажды поздно вечером, а может быть, и ночью, появляется в дверях соседка тетя Натуля Тютчева и шепчет: «Таня, вставай скорее, за Борисом Валентиновичем приехали». Мама встает, одевается, папа тоже встает, но мама ему говорит: «Ложись, может быть, и обойдется». Дело в том, что дед уже лежал парализованный. За Паней опять приходит тетя Натуля и уводит в свою комнату. Остаемся я и папа, горит настольная лампа. В комнату входит «дядя Герой» Тютчев, мой крестный, и говорит: «Ваня, черный ход свободный, там никого нет, можно уйти дворами, я Вас провожу. За Галю не беспокойтесь, мы ее возьмем себе». Отец не был у нас прописан, он мог уйти и остаться свободным. Но он просто сказал: «Я – как Танечка. Я никуда не пойду». Всю силу этой фразы я поняла через много-много лет, а вот спокойную, уверенную интонацию запомнила сразу же.
Случилось чудо: маму отпустили, папу не забрали. Я проникновенно уважаю своего отца и многое ему прощаю за это короткое «Я – как Танечка». Обыск ничего не дал, так как документы деда хранились в прихожей в шкафчике, а мужественная тетя Натуля сказала, что в прихожей стоят вещи ее семьи. Так, в общем, и было, там стоял большой шкаф и сундук семьи Тютчевых. Потом, когда машина с сотрудниками органов внутренних дел уехала, мама и Паня жгли дедовы документы в дымоходе на кухне до утра. Остальные напуганные соседи не выходили из своих комнат. Чекисты забрали с собой дядю Сережу, маминого старшего брата, который приезжал помочь мыть деда и остался ночевать. В эту же ночь случилось второе чудо – посреди Манежной площади «старшой» остановил машину и, обращаясь к дяде Сереже, сказал: «Вылезай, чтобы я тебя больше не видел». Дядя Сережа отправился на Казанский вокзал и тут же уехал в Горький, где находился филиал его работы.
Я много думала о том, с чем связан этот визит к моему деду, и только недавно из телевизионной передачи «Русские в Харбине» поняла – это был 1936 год, когда многие русские, работавшие и жившие в Харбине и в разные годы вернувшиеся в Россию, были арестованы. Дед работал на прокладке железной дороги как раз на участке Харбин – Порт-Артур в 1900–1904 гг. и затем возвращался туда еще раз в 1907 или 1908 г.
Этот волнующий, неприятный визит повлиял на мою маму, с тех пор