Лев Кожевников

Авось, Небось и Кабы (сборник)


Скачать книгу

ажды возвращался он с охоты домой. На богатырском коне. А уж ночь на землю опускается. Прошлогодняя полынь сквозь снег, как щетина, торчит, и ветер по полю позёмку[1] носит. А издалека-далека волчий вой, голодный, слышится…

      Чует охотник, не выбраться ему до темноты на прямоезжую дорогу. Видно, в чистом поле заночевать придётся. Остановил Данило коня, из-под руки по сторонам озирается, а всё равно не видать ни зги. Снег глаза слепит. Глядел, глядел до рези в очах, и вдруг… эва, никак огонёк светится? Или почудилось ему?

      – А ну-ка, Сивко-Бурка, поворачивай! Может, к постоялому двору прибьёмся.

      Развернул Данило своего коня богатырского. Плетью над головой свистнул. Только снежная пыль на том месте взметнулась, да конский поскок по промёрзлой степи дробной рысью отозвался. Ехал-ехал Данило на свет, и вдруг… на поляну выезжает. Глазам не верит. Что за диво-дивное? В чистом поле зима лютая, снег метёт, вихрями завивается, а тут – лето красное! Буйная зелень вокруг. Птицы свистят. И цветы на ветвях распустились. Светло, как в полдень.

      Спешился Данило. Озирается. Откуда-то от земли свет идёт. Наклонился, рукой в разнотравье пошарил и перо поднимает. Не простое перо, Жар-птицыно! Сам диву даётся. Слыхать про это чудо много слыхал, а видеть ни разу не доводилось. Долго любовался. Но тут Сивко-Бурка не выдержал и говорит:

      – Не бери, хозяин, это перо. Беду себе наживёшь.

      Но Данило только головой покачал.

      – Нет, Сивко-Бурка, на сей раз слушать тебя не стану. Это перо я самому князю в подарок поднесу. А уж он за верную службу наградить умеет.

      – Эх, хозяин, как бы тебе вовсе головы не сносить.

      – Хватит каркать, волчья сыть[2], травяной мешок! Да неужели я это диво-дивное в чистом поле брошу? Ступай, пасись до утра. А завтра, чуть свет, в путь тронемся.

      2

      Назавтра, ближе к полудню, Данило-охотник уже в крепостные ворота стучит. Гей, стража! Отпирайте, дескать. И прямиком на княжий двор своего коня правит. На резное крыльцо взбежал… нет никого в тереме! В покои княжеские входит. Озирается. Где-то князь пресветлый, не в отъезде ли? И слуги все, будто по углам попрятались?

      Тут боярин думный навстречу с широкой лавки встаёт.

      – Стой, холоп! Ты куда в грязных сапожищах с немытой рожей прёшь? Или плетей захотел?

      Осерчал Данило.

      – Я тебе не холоп, боярин. Мне ко князю в любом виде в любое время дозволено. Отойди, не то зашибу ненароком.

      – Не сердись, Данило, – боярин отвечает. – Обознался впотьмах. Светлый князь сегодня не в духе. Видеть никого не желает. У себя в спаленке с утра заперся. Я и сам тревожить боюсь.

      – Да что стряслось у вас, пока я на охоте был?

      Сдвинул боярин высокую шапку на нос, долго в затылке скрёб. Как и сказать-то не знает.

      – Князь думу думает. А про что, никому неведомо.

      Данило только руками развёл. А боярина уже подозрение взяло: Данило-охотник в княжеских покоях не частый гость. Без дела не ходит. Как бы выспросить половчее, что за дело у него такое?

      – А к князю тебе зачем надобно? – спрашивает.

      – Да вот, дичи к княжьему столу настрелял. И потом… дело у меня к нему.

      – Говори своё дело. Я князю доложу, когда позовёт.

      Задумался Данило. Вроде не с руки через боярина перо князю отдавать. Но притомился с дороги молодец, седьмые сутки дома не бывал. Не сидеть же здесь до ночи, пока князь думу надумает.

      – Эх, так и быть! Слушай тогда, боярин. Еду я вчера полем, а ночь уже, ни зги не видно. Снег глаза слепит. Вдруг… поляна посреди поля, с эту вот горницу. Птицы поют, трава-мурава, цветы кругом. Лето красное! И светло, будто в полдень. Гляжу, а в траве – перо лежит. Жар-птицыно!

      С этими словами стащил Данило-охотник шапку с головы и из подкладки перо достаёт. Враз вся горница осветилась, а из дубовых резных колонн на глазах ветки начали прорастать, зелёные, с листьями. Птицы поют. У боярина так челюсть и отвисла.

      – Хочу я это перо, боярин, светлому князю подарить. Пусть сердце потешит.

      Завидно боярину стало. Даже с лица потемнел.

      – Какой же это подарок, – отвечает, – коли ты в княжеских угодьях перо нашёл? Перо светлому князю по праву принадлежит. А что не украл да не утаил, за то спасибо тебе.

      Спрятал боярин перо за пазуху.

      – Так и быть, передам князю подарок. Как из спаленки выйдет, сразу и передам. А дичь, убоинку[3], ты, Данило, на кухню поварёнкам снеси. Пусть жарят, парят, пекут. К обеду чтобы готово было.

      – Скажу. Да и ты скажи князю, не забудь.

      Натянул Данило шапку на брови, да и вышел вон. Только глазами в дверях сверкнул.

      Боярин по горнице из угла в угол расхаживает, никак не нарадуется. Вот удача, так удача! Сама в руки плывёт. В награду за это перо он у князя десять деревень с людишками сможет выпросить. И соболей, и золота… немерено! То-то сердце распотешится!