возмутились, заволновались, снова собрали джиен… Таким образом, мусульманскому полку предстояло ещё загладить чужую вину, как-то смягчить ожесточившийся народ. А тут ещё колчаковцы из-под Актюбинска грозят новым наступлением. Как бы ни было, очень неприятно чувствовать у себя за спиной, в тылу враждебное дыхание таких больших и многочисленных сёл, как Каргалы. Впрочем, есть надежда, что комиссар Усманов, успевший заслужить в прошлом году некоторый авторитет у каргалинцев, вновь сможет найти общий язык с народом. Тем более, что на помощь комиссарскому красноречию прибыла бригада татарских артистов. Первый концерт решено было дать в ауле Каргалы.
И вот труппа артистов в сопровождении отряда солдат отправилась в гости к строптивым каргалинцам. Особенно радовались девушки-артистки – ведь вместе с ними едет комиссар Усманов – завидный жених, в которого были влюблены почти все артистки! Да и сам Усманов не из дерева, а джигит молодой, красивый, горячий, умеющий так посмотреть на девушку своими шалыми карими глазами, что сердце девичье тут же сладко-сладко замирало. А как лихо, молодцевато сидит он на коне! Орёл! Когда он в гневе, девушки боятся даже подойти к нему, но зато с нетерпением ждут его визита, когда пригожий молоденький комиссар превращается чуть ли не в сорванца мальчишку, почти братишку окружавших его смешливых красавиц. Они были рады, что комиссар приходит почти на каждую репетицию и старается помочь артистам в меру своих сил…
Колонна артистов и охраны шла в Каргалы медленно. То и дело слышались шутки, смех, весёлые разговоры, песни.
Вид родной деревни всегда прибавлял Ахметсафе силы. Вот и теперь, совершенно забыв об усталости, он решился на озорную мальчишескую выходку: проникнуть в дом старухи Таифе не через ворота, а через узкую щель между забором и лабазом, где обычно лазали одни кошки. Хальфетдин как-то хвастался, что может кого угодно узнать по звукам шагов. Так неинтересно. Ахметсафа предпочёл добраться до крыльца почти по-пластунски, с кошачьей осторожностью. Возвращение Хальфетдина не было для него секретом: зоркие глаза юноши не раз подмечали мачеху, тайком носившую еду для беглеца. Никто об этом, кроме него самого, не знал. Даже отец…
Ахметсафа осторожно проник в сени. Ему почему-то расхотелось входить в дом с «сюрпризом», и он решил свистом предупредить хозяев о своём приходе. Но обветренные, потрескавшиеся на степном ветру губы не послушались его. Ахметсафа поморщился от боли в губах. Махнув рукой, он зашёл в дом и вдруг замер, услышав тихий смех и шёпот в том углу, где были полати и схрон Хальфетдина. Ахметсафа недоумевал: уж не с самим ли собой разговаривает бедный Хальфи? Не тронулся ли он умом? Кто знает, как ведёт себя человек, почти год бегающий от всех других людей. Молодёжь его возраста в конце концов не стала искушать судьбу и подалась в армию, кто в белые, кто в красные. И только Хальфи до сих пор скрывается. Видишь ли, по матери соскучился и домой сбежал… Ахметсафа испытывал к Хальфетдину какую-то слегка брезгливую жалость.