нишего не видела.
– Я то много чего видела, девочки – сказала гордо мадам Ромашкина, – но с начала вы мне расскажите.
– Да мы уже все рассказали, твоя очередь! – затараторила бабушка Нина. – Рассказывай быстрее, а то мне к парикмахеру надо. Записалась на 5 часов. Видишь, корни седые отрасли, торчат из под рыжих волос, уже ходить стыдно. А на рынке в киоске краска эта закончилась, которой я сама крашусь. Рассказывай Зиночка!.
– Да, девочки, рассказываю. Такого стаха натерпелась! – Мадам прижала кулаки к объемному бюсту и закачала головой. – Я спать теперь боюсь без света, а в подъезд ночью не выйду ни за что, лампочки горят всего на двух этажах, на третьем и четвертом. А у нас на первом – хоть вкручивай, хоть нет, все равно выкрутят. Заходишь – темно, как в могиле. О господи! А было со мной вчера вот что. Начну с утра.
Утром дочь моя зятя проводила на работу, внучка проводила в школу, и занялась готовить обед. У нее у самой был отгул. А я решила постирать. Мой зятюшка подарил мне автоматическую стиральную машину, сама стирает, полощет и выжимает – счастье.
– Зина, про свою машинку расскажешь потом – сказала бабушка Нина.
– Да, да, девочки. Так вот. Вы сами знаете, что я дружила с матерью Егора, покойничка, и ей царство небесное. Ой, хорошо, что она раньше него померла, не дай бог детей своих пережить. Пусть живут долго и счастливо дети наши. А про стрирку я сказала не просто так и не от старческого слабоумия, – сверкнул глазами Зинаида Алексеевна, – а потому, что в память Егоровой матери я о нем маленько иногда забочусь, вернее заботилась. Вот я и решила заодно постирать на машинке постельное белье Егору. Так – то он был чистоплотный, но с этой пьянкой стал опускаться. Пойду, думаю, возьму бельишко и заодно пожурю. Потопала на пятый этаж. Подхожу к двери, стучу, звонок то перегорел, не работает. Дверь толкнула – а она открылась. Не заперто было. Я захожу… Он висит в петле. Девочки, девочки! О-ёёёё-ёй!
– Не плачь, милая, не плачь! – Сама захлюпала носом баба Нина.
– Как страшно, как страшно! Девочки! Язык вывален, а ноги до пола чуть-чуть не достают. Лицо синее, отекшее, не двигается. Я закричала на весь дом, завопила, в подъезд выскочила, сама спотыкаюсь. Я была с телефоном, позвонила в полицию и в скорую помощь. А жутко, а страшно! Полиция мигом приехала, видать машина где-то рядом была. Потом ещё одна машина полицейская приехала со специалистами. А «скорая помощь» приперлась через полчаса. Я сказала полицейским, что вызвала «скорую». Но они ответили, что чего не надо – того уж не надо, поздно. Меня попросили быть понятой при осмотре места происшествия. Им потом влетело, вроде как я свидетель и меня понятой брать было нельзя. А я от куда знала?! В общем один из них стал писать протокол, другой ему диктовал, все тщательно осматривал. А у меня в голове каша, я не верю, хоть убей, что Егор мог так поступить. Он был веселый, хоть и с пьянки веселился. Деньги за рейс получил. Я уверена, что-то не так.