Западно-Восточный экран. Материалы Всероссийской научно-практической конференции 12–14 апреля 2017 года
в игре (по аналогии с компьютерной игрой)». Раскрывается рампа десантного корабля, пули свистят у виска (больше в прямом, чем в переносном смысле), даже кровь от раненного или убитого сослуживца (спецэффект) попадает на объектив «затуманенной (от ненастной погоды и брызг, рассекаемых десантно-штурмовым кораблем, морских волн)» кинокамеры, которая показывает картину «видя» все вашими глазами.
Картина происходящего – ужасающая: зловещий свист невидимых (для тех, кто еще находится на борту десантного корабля) и смертоносных пуль и, как апокалипсический контраст – их видимая убийственная траектория (для тех, кто оказался в воде, сделав первый шаг вперед навстречу забвению или бессмертию). Как раз именно визуализационность трюкодемонстрации приближает психологизм экранной правды к трагическому драматизму правды жизненной. Конечно, в ходе военных действий случалось всякое, возможно, и такое.
Второй эпизод из этого же фильма – «зачистка» полуразрушенных зданий от уцелевших остатков уничтоженных фашистских подразделений.
Совершенно очевидно, что представленные здесь трюки подчинены одной задаче, так называемой психоэмоциональной встряске зрительской аудитории. Их место можно определить в ряду дополнительных аудиовизуальных спецэффектов, формирующих соответствующую атмосферу происходящих событий. Это совершенно не значит, что из-за данной постановочной трактовки принижается художественная ценность кинематографического произведения, или уменьшается событййная достоверность реконструкции одной из самых кровопролитных войн человечества. Нет, это просто другая концепция, другое (западное) постановочное видение сверхзадачи кинокартины.
Здесь атмосфера не просто воздействует, она довлеет над внутренним состояние каждого человека, волей судеб оказавшегося в эпицентре кровопролитной бойни. Конечно, это влияет на эмоционально-психологическое состояние не только киногероев, передающих кромешный ад войны, но и зрителей, делая их «соучастниками» этого сражения. Психологизм войны, нагнетаемый атмосферой правдоподобности аудиовизуальной инсталляции, объясняет «психологию надлома (или слома)», личностную трагедию каждого бойца этого подразделения. Для них именно этот психологический удар приведет к тому, что в мирное время они всю жизнь будут мучиться «синдромом войны».
Ментальность трюкодемонстрации западного кинематографа, как мы видим, существенно отличается от восточного уже тем, что мировоззренческие аспекты мировосприятия имеют в основе своей совершенно различные морально-нравственные, ценностно-приоритетные, понятийно-смысловые (в том числе и философские, художественные и т. д.) аспекты миропонимания. Трагедия войны была одна для всех. Только боль, пульсирующая в крови внуков и правнуков (а, уж непосредственных участников событий тем более) была разная. Потомки замученных в гестапо партизан или сожженных дотла белорусских деревень, народ, потерявший в этой войне