сигало по хвойным ветвям зимнее солнышко, лёгок и сух был морозец, чисто небо и звонок раскатистый крик желны121, но Пётр Ильинич сказал Игорю, когда подходили к Варфоломеевой пустыньке:
– Спешить на Карачев надо. Коли на Парамона переновы122 падут, до Николы завьюжит.
– Отколь ведомо?
– Раны болят, нуда в костях.
Всю жизнь будут помниться Игорю дни, проведённые в той лесной ухоронке. Оттуда, с пустыньки Варфоломеевой, особой стезёю поведёт его Господь по жизни.
На Парамона и впрямь посыпали снеги, занялись вялицы, запуржило и завьюжило в мире. Но дал Господь путникам, хотя и бродом, по снегу, но достигнуть благополучно Карачева, а там и к Девяти Дубам сойти, дабы далее по санному пути переволочься на Оку и лёгким гужом бежать вплоть до Нереты-реки к отчине Петра Ильинича.
Пока жили в Девяти Дубах почитай весь Филипповский пост, слушали молодцы сказы окрестного люда о Могуте Соловье. Сохранялась о ту пору и подклеть его терема, и никто ещё не именовал Соловья Разбойником, помнили и пели песни его, сказывали былины, и ту, что не им была сложена, – как набежал сюда ратный богатырь, дядя Владимиров – Добрыня, как зорили и жгли Девять Дубов – гнездо Соловья Могуты. Как учинил над ним Добрыня страшное: лишил языка, повелев забыть имя доброе, называя Соловьём Разбойником.
Как далека была та Владимирова Русь, круто переиначившая жизнь Даждьбожьего внука, и как памятлива всё ещё Русь нынешняя, помнившая о том, чего не велела помнить Власть во все времена. Легко забывает русский народ плохое, но правду – никогда.
И как далека была от Девяти Дубов теперешняя Русь – Владимира Всеволодовича Мономаха, столь же преуспевающая в стремлении переиначить жизнь человеков и заставить забыть неугодное ей.
В Девяти Дубах много и хорошо думалось. Встречи в лесных ухоронках с книгознатцами не токмо Православной христианской веры, но и с теми, кто всё ещё хранил заповеди древних русских богов, странные письмена о них на древесных сколах, на берестяных листах, писанные невиданными знаками, изустные предания и долгие торжественные гимны, псалмы, неведомые доселе, и возникавшие в лесных пустошах святые слова новых христианских молитв по-особому влияли на Игореву душу, располагая к долгому размышлению и углублению в самого себя, к поиску Бога в душе и Правды в сердце.
Познанное и пережитое в Степи, полученное в уроках отца Серафима, поведанное Венцом, услышанное от святых отцов в окольных Курску монастырях тут удивительным образом сопрягалось с вновь приобретённым знанием, являя собой только его, Игоря, мироощущение.
Старец Варфоломей сказал ему:
– Отселе, сыне, весь путь твой буде восхождением к Господу Исусу Христу. Им и прославится имя твоё.
Тем и напутствовал, не объяснив ничего боле.
В одной из бесед спросил Игорь старца:
– Что есть народ, отче?
Варфоломей, не задумавшись, ответствовал:
– Народ есть промысел Божий. Объединение душ по воле Господней во славу Божью. Тако объединялся русский народ: не кровию одною, но родством души, верной Единому Богу. – И длил