ужасный! Потянуло меня книзу, а я уже и крикнуть не могу, только и осталось, что глазами за клочок неба уцепиться, а туда звёзды злые не пускают, – в глаза больно колются. Бросил я цепляться ослепшим взглядом и заплакал слезами едкими, как дым, на несправедливое небо, так и погрузился медленно в пучину: не дышу, не вижу и не слышу ничего, только сердце почему-то бешено колотится, – грудь разорвать норовит. Проснулся весь в поту, даже рука к лицу прилипла, вот, как тебе такая вкуснятина?
– Не, такая – не интересная! Вот, если бы тебе девка приснилась, сладкая вся такая, – Сашка, зажмурив глаза, вытянул вперёд руки и пощупал там что-то кончиками пальцев, снова расплылся в довольной и счастливой гримасе, – ах!
Калёные каблуки, возвращаясь обратно, тяжело отбивали ритм по глухому дощатому полу, на секунду запнулись возле двери в комнату и та, тихонько всхлипнув петлёй, отворилась. В проёме показалась высокая и худая фигура бригадира. Придерживая рукой упрямо норовившую закрыться перед его лицом покосившуюся дверь, бригадир, подпирая плечом косяк, переводил свой испепеляющий взгляд с одного обитателя комнаты на другого, при этом он нервно покусывал вьющую сизый дымок папиросу, быстро перебрасывая её из одного уголка рта в другой.
– Ну, что, гады, и кто из вас устроил погром на входе и всё крыльцо заблевал? – собирая на переносице брови, грозно вопросил он притихших работяг.
– Горыныч, да ты что, серьёзно? – Сашок присел и хлопнул себя по ляжкам, – Ай, да Лёха! Вот так молодец! Заблевал, говоришь, крыльцо?
– Ну не знаю, кто из вас начудил там, вы выясните тут между собой, да приберите там, а то вонища такая стоит, что за лиманом слышно!
– Да не вопрос, Игорёк! – потирая ладони, подкатил Сашок к бригадиру поближе, – Слушай, у тебя там не найдётся совсем немного, ну, этого, чтобы голову поправить?
– Что толку поправлять то, чего у тебя нету, да и зачем добро зазря переводить?
– Так не я же это, Горыныч! Святая правда! – Сашка вскинул руку ко лбу, готовясь осенить себя крестным знамением, но, увидев, как поморщился бригадир, тут же стал стучать себя в грудь, – Спал, как камень, клянусь, и до ветру даже не ходил!
– Никаких опохмелок! Сейчас тягач должен из посёлка подойти, так вот, чтобы через сорок минут были, как два свежих огурца! И не надо на меня так жалобно смотреть, если плохо, то бери на плечо побойню и похмеляйся ею в кочегарке, всё ясно?
– Жестокий ты человек, Игорь Батькович! – Сашка облизал пересохшие губы, – А чаю-то поднесёшь?
– Хохол, я не жестокий, я – справедливый, а на чай всегда заходите, уже вскипел, наверно! Чего ты, Лёшка, нос повесил? – обратился бригадир к молчаливо разглядывающему грязный пол парню, – Ты там накуролесил?
В ответ Лёшка кивнул головой.
– Сослепу перила снёс, что ли?
– Не, собаки испугался…
– Какой ещё собаки?
– Ну, такой… она ещё на волка или на лайку похожая. Серебристая такая и глаза светлые…
Бригадир