как услыхал такое, беломорину свою загасил и, не говоря ни слова, мигом поднялся, зашёл в дом и дверь за собой заложил. Только крикнул из-за двери:
– Неси назад чёртов кус! На хрена мне говорящее мясо, чтоб я сдох!
Делать нечего, вернулась Оксанка назад и сказала:
– Василь Борисыч благодарит тебя, Кит, но мяса ему не нужно.
– Деревенские от мяса отказываются? – изумился Никита. – Что же это такое стряслось?
– А то и стряслось, что мясо разговаривает, – сказало мясо.
– Что говоришь?.. Во дела! – оторопел Никита.
– А кроме того, – добавило мясо, – она не всё ему отнесла, по дороге отхватила кусок и съела.
– Чтобы в моём доме мясо разговаривало? – крикнул Никита, – не бывать этому!
Он собрал всё мясо, отнёс к реке и забросил его в воду подальше от берега.
В то самое время, когда Кит топил в реке мясо, мимо его дома проходил почтальон Ваня Шепель (Шепелем его звали по причине шепелявости). Видит Шепель: на траве козья шкура валяется. «Ну и хозяева, – подумал, – мясо едят, а шкуру выбрасывают, одно слово – горожане!» Поднял он шкуру и понёс домой: не пропадать же добру! Дома, как водится, присолил шкурку и растянул на мосту для просушки.
На другой день Ваня вернулся с почты поздно, уже затемно. Жена его, Клавдея, не дождавшись мужа, улеглась спать. Ваня торкнул дверь – заперта, окликнул жену – молчок. Осерчал Ваня и огласил окрест всё, что он о жене думает. А козья шкура, что сохла на мосту, сказала ему в ответ:
– Не ори, соседей разбудишь. Зайди в избу со двора, там не заперто. Обед на столе, бери да ешь.
Ваня так и сделал. Вошёл в избу, зажёг свет, видит: обед на столе под полотенчиком, а жена дрыхнет на печи.
– Ах, ты колода старая, – завопил Шепель, – так-то ты мужика встречаешь! Я, как пёс бездомный, весь день от избы к избе с проклятыми газетами шаманаюсь, а дома мне тоже, как псу, обед в миске оставляют… На печи она угрелась! Вот я тебя сейчас кочергой-то поворочу…
И Шепель, захватив кочергу, собрался было исполнить угрозу.
– Стоять, гусь почтовый! – крикнула с моста шкура. – Пьяный что ли? Только пьяницы бьют своих жен.
– Какого чёрта? – ошалев от услышанного, пробормотал Шепель, приоткрыл дверь и потихоньку выглянул на мост.
– Ну и разорался, – продолжала шкура, – небось, на погосте все мертвецы из могил повыскакивали!
– Вот те на! – крякнул Ваня, разглядывая свою находку. – Говорящая шкура! Теперь всякий скажет: «У Шепелявого шкуры разговаривают!» Ну уж нет…
С этими словами схватил он шкуру и, вбежав в избу, сунул её в печь-лежанку, там оставались угли.
Ваня подбросил ещё сухих полешек и спалил шкуру.
На другой день, когда ни Вани, ни Клавдеи дома не оказалось, в избу к ним зашли воры. Они собрали в тюки всё, что им приглянулось в доме, и двинулись было вон, как вдруг зола в лежанке проговорила:
– Намажьте лица золой, и вас никто ни за что не опознает.
– Правильно придумано, – согласились воры, каждый решил, что слова эти сказал его товарищ.
Они