150 у. е. Это была сумма, которая позволяла выживать, но никак не жить.
Я вела очень строгий учет расходов: получив зарплату, первым делом совершала все самые необходимые платежи – кредит, плата за детский сад и коммунальные услуги. Затем покупала продукты с расчетом на месяц и оставляла 5 тысяч тенге, которые распределяла по одной тысяче тенге в неделю на покупку кефира для Адель. Она каждый вечер выпивала литровую пачку кефира.
Большим подспорьем для меня оказалось то, что нас обеспечивали бесплатным питанием в гостинице, и я старалась почти не есть дома, экономила продукты, позволяя себе домашние обеды только в выходные дни. Общественным транспортом мы тоже пользовались крайне редко: в детский сад и оттуда на работу я ходила пешком. От дома, в котором мы жили, до детского сада было две автобусные остановки, оттуда до гостиницы – еще две остановки. Расстояния не такие уж и большие, и летом пройтись пешком было даже приятно. Правда, в зимний период все осложнялось 40-градусным морозом и сильным порывистым ветром, к тому же зимы здесь были безнадежно долгими – по 6—7 месяцев в году.
– Мама, не толкай меня, – хныкала Адель по дороге в детский сад.
Она смотрелась очень забавно в длинной цигейковой шубке коричневого цвета длиной почти до пола, с закатанными рукавами. Шуба была ей явно великовата – на 6-7-летнего ребенка, а Адели было всего 4 года. В тот день было особенно морозно, в спину дул сильный, с завываниями ветер, порывы которого были такими мощными, что временами сбивали с ног, заставляя бежать под своим натиском.
– Солнышко, я не толкаю тебя, это, наверное, ветер.
– Скажи ветру, пусть не толкает меня, – не уступала Адель.
Я завела ее в детский сад, помогла раздеться и, попрощавшись до вечера, побежала на работу. Выйдя из здания, свернула направо, в сторону гостиницы, и тут уже ветер дул не в спину, а с правого бока, резко задувая в лицо. Я шла, прикрывшись шалью, удерживая ее одной рукой, когда рука замерзала, меняла ее и продолжала держать другой рукой, а замерзшую отогревала в кармане. Однако руки не успевали согреться, и мне приходилось все чаще менять их, чтобы придерживать шаль. В какой-то момент я почувствовала, что они совсем околели от мороза и уже не могли удержать спасительную шаль. При сильном порыве ветра она распахнулась, и тысячи мелких иголочек мороза вонзились мне в лицо, безжалостно жаля леденящими уколами. Вскоре я перестала чувствовать свои губы, затем – нос и щеки, мое лицо перестало принадлежать мне. От жуткого холода хотелось плакать, но я изо всех сил сдерживалась, опасаясь, что если слезы потекут из глаз, то сразу же превратятся в лед, а от этого, наверное, станет еще холоднее. Добежав до проходной гостиницы, я с трудом достала из своей сумки карточку, чтобы поставить отметку о приходе на работу. В гардеробной непослушными руками сняла с себя одежду и тут же отправилась в душ: стояла под струей горячей воды до тех пор, пока не отогрелась. Выйдя из душа, подошла к зеркалу: от горячей воды мое лицо раскраснелось, однако щеки и нос почему-то