глаза.
– Она умерла.
– Извините… – Шамсиев выдержал небольшую паузу. – На повторный брак вы, видимо, не решились?
– Нет, я очень любил свою жену. И сейчас ещё люблю. Были, конечно, после её смерти знакомства, встречи. Но всё это так, от тоски и одиночества…
Шамсиев бросил взгляд на лежавшую на комоде дамскую сумку.
– К вам, наверное, часто приходят с работы, предлагают услуги. В такое время без посторонней помощи было бы трудно. Без заботливых женских рук тем более…
– Приходят, слава богу, – тихо и благодарно проговорил Борин. – И именитые артисты, и простые гардеробщицы из театральной раздевалки. Спасибо им.
Чувствовалось, что он устал, и Шамсиев решил не искушать больше судьбу.
Он встал, подошёл к режиссёру и, почтительно склонившись, протянул ему руку.
– До свидания, Илья Ефимович. Ещё раз прошу прощения за то, что побеспокоил вас. Если вы не против, я оставлю вам номера телефонов. Позвоните, если вам захочется встретиться или поговорить со мной…
Борин проводил его, закрыл за ним дверь.
Выйдя на улицу, Шамсиев с жадностью вдохнул свежий воздух. Час, проведённый в квартире Борина, дался ему нелегко. У него было ощущение, что он долгое время, продираясь сквозь непроходимые джунгли, выбрался, наконец, к открытому морю.
Каждый следователь знает, неблагодарное это дело – допрашивать в незнакомой квартире незнакомого человека, к тому же больного, доживающего, возможно, последние дни своей жизни.
Было и другое. Всё время, пока Шамсиев разговаривал с режиссёром, его почему-то не покидало чувство, что в квартире есть ещё кто-то. Эта дамская сумка на комоде… Конечно, её могла случайно оставить какая-нибудь артистка, та же гардеробщица из театральной раздевалки. И эта икона, эти свечи… Какие же грехи пытается замолить старый режиссёр на своём смертном одре, в чём кается?
– У тебя рай здесь, ей-богу, – заметил Шамсиев, войдя в кабинет, где его ожидал Вахрамеев, и устало опустившись в кресло. – Впрочем, после квартиры Борина улица мне тоже показалась сначала раем. А ведь там сегодня, кажется, плюс тридцать, не меньше.
Расслабившись, он откинулся назад и закрыл на минуту глаза.
Посмотрев на него с сочувствием, Вахрамеев подошёл к холодильнику и, приоткрыв дверцу, повернулся к Шамсиеву.
– По бутылочке пивка?
– Не откажусь, пожалуй, во рту, как в пустыне…
Они пили молча, медленно, небольшими глотками, как бы размышляя и готовя благополучную почву для непринуждённой беседы.
– Позвольте поинтересоваться, с чем вы вернулись от Борина, Булат Галимович? – спросил Вахрамеев, ставя на пол возле кресла пустую бутылку.
– С чем вернулся? – переспросил невозмутимо Шамсиев, тоже закончив с пивом. – Ты знаешь, вернулся с двойственным чувством. С чувством тягостным, грустным, с одной стороны: Борин и вправду очень плох и, похоже, не протянет долго. С другой же… Разговор с ним укрепил мою веру. Теперь я не сомневаюсь, Борин знает что-то об убийстве Аристовой, знает, если не сказать большего…
– Что, он сам намекал