светлом лесу. Но кошмар не отступал, преследовал криком: «Уйбан! Уйбан!»
Он рванулся вперед. Но прямо перед ним вырос страшный старик. Лицо его было ужасно. Черное, иссохшее, искаженное гримасой смертной муки. Глаза горели лихорадочным огнем. «Уйбан! Тяжко мне, худо! Проклятье давит, не дает уйти в тот мир! Помоги мне, облегчи муки – возьми на себя мое проклятье, моих духов! Ведь ты мой родич!»
Уйбан содрогнулся. Так вот что хочет этот старик, вот почему преследует. Нет! Он сын Охоноса! На нем нет крови, и никогда не будет!
Уйбан побежал, но колдун не отступал. Преследовал тенью, кружил вороном, настигал волком. Двоился, троился в стылой тьме и стонал, кричал на разные голоса: «Уйбан! Уйбан!»
Слышать это стало невыносимо. Уйбан закрыл уши и крикнул во весь голос. «Нет! Нет! Прочь от меня, черный колдун! Не смей приближаться ко мне! Я – сын Охоноса, никто не может сказать, что белое имя его запятнано черным проклятьем!»
«У нас – одна кровь, одна плоть, ты не избегнешь моей участи!» – стонало-хрипело в ответ.
«Нет! Нет!» – кричал Уйбан. Громыхал гром, сверкали молнии. Резкий порыв ветра, сломав верхушку лиственницы, бросился на него. Схватил, объяв холодом, поволок по земле. Разбил в кровь лицо, руки, чуть не ударил о мощный ствол дерева. «Нет! Ты – мой родич! Не противься, не то я разрушу твой дом, сгублю душу твоей Нюргусун!»
Нюргусун! Ярость охватила Уйбана. Как смеет этот старик посягать на его самое дорогое, на душу его, сердце! Уйбан, ухватившись за толстый сук дерева, выпрямился и крикнул во всю мочь: «Ты не посмеешь, проклятый старик! Прежде ты сразишься со мной!»
В ответ раздался истошный хохот, визг, вопль, и в нем он ясно услышал крик невесты, перешедший в плач, раздавшийся позади, со стороны дома. Он в страхе обернулся. Тут мощный удар в спину свалил его наземь. Яростный шквал ветра захватил дыхание, сковал леденящим холодом и как ни силился он высвободиться, не мог, не мог.
Прямо над головой раздался зловещий хохот старика: «Теперь ты мой, мой! Проклятый! Проклятый!»
Уйбан при звуках этих слов вздыбился, но странная легкость и вместе с тем неимоверная тяжесть охватили его. Слепая яростная сила застлала глаза, захватила его, закружила, как щепку. Он заревел, с воем, грохотом помчался вперед, сокрушая все на своем пути. «Мчись-круши! Мчись-круши!» – захрипел в нем голос Орджонумана и торжествующе захохотал. Стеная, воя, он полетел среди деревьев, круша, ломая все кругом. Верхушки деревья со стоном обламывались легко, как спички, кружились перед ним. Знакомый лес вдруг наполнился черным туманом, смрадом. Деревья будто содрогались от ужаса, ветки их со стоном разлетались. «Проклятый! Проклятый!» – птицы в страхе улетали, звери бежали прочь. «Проклятый! Проклятый!»
Он подлетел к знакомому озеру, хотел напиться, изнывая от горечи и жажды. Но некогда покойные воды вдруг вздыбились клубами и в страхе отпрянули: «Проклятый! Проклятый!»
Больше разъярившись, он взбросил воды кверху и с силой швырнул обратно. Подхватил