от моей яранги. И с тех пор все беды начали сваливать на меня. Умрет от болезни ребенок – говорят, что я его съел, прибьются к моим оленям чужие – духи мои их привели, поломалась нарта, жена от мужа ушла – я виноват…
– Э, мэй, не так говоришь, – перебил его, прячась под одеяло, Сайрэ. – Что делал, то и рассказывай.
– К тому говорю, что сперва мне было обидно…
– А потом ты начал просить выкупа: «Отдай последнего оленя – а я прикажу духам не делать зла»?
– Было и так, – согласился чукча.
– И хуже было, – сказал Сайрэ, – сам призывал делать зло.
– Призывал…
– И мог ножик подсунуть…
– Нож? Какой нож?
– С белой ручкой. Которым Эргэйуо ударил девочку Халерху.
– Что? Господи…
– Ты безбожник – не вспоминай господа.
– Но ведь я просто менялся… А откуда ты знаешь это? Сайрэ! Ты не человек…
– Я шаман. Говори все, что делал. Я лягу, буду дремать; соврешь – я перестану дремать и поправлю. Лучше уж не вертись.
Неожиданность эта подрубила под корень Мельгайвача. Он понял, что у него нет больше сил противостоять старику юкагиру. И в то же время он испытал великую зависть к нему. А зависть туманит ум; она ожесточает и всегда подсказывает одно и то же: ты можешь – и я смогу, смогу даже лучше тебя.
Мельгайвач, ничего не скрывая, стал говорить.
А на воле тем временем начиналась поземка. Тучки сухого снега то и дело наскакивали на одинокий тордох, шурша, облизывали его и катились дальше по скату холма. Ветер дул с озера, а такой ветер самый жестокий. В тордохе зашевелился полог. Костер давно уж потух… Перемена погоды не настораживала Мельгайвача – он ничего не слышал, кроме своего собственного одинокого голоса.
Сперва он говорил с остановками, припоминая давнее прошлое и даже раздумывая, как это мог он совершить такое гадкое дело. Но потом вспоминать стало легче, а раздумывать больше уж не хотелось, и речь потекла быстро и ровно. Покачиваясь, даже распевая слова, он говорил, говорил, говорил. И лишь когда вспомнилась совсем юная, белолицая, плохо одетая Пайпэткэ, слова его будто наскочили на крутую едому. Скорее, чтобы Сайрэ не заметил этой заминки, Мельгайвач с усердием принялся перечислять, что он ругал в природе – волну, пургу, дождь, луну…
Ветер уже сильно давил на тордох, а пурга шумела вовсю, когда он облапил лицо руками и ткнулся головою в колени.
– Сайрэ, – тихо сказал он. – Сайрэ… Пусть меня по дороге домой растерзают волки, пусть я замерзну и останусь без рук и ног, но я теперь буду добрым шаманом. Дай мне вдохновение, дай. Как ты, буду подарки брать за хорошее дело, как ты, буду приказывать духам своим нападать на злых духов…
– Ты все сказал? – спросил старик, не шевелясь.
– Нет. Я не открыл тебе еще одну тайну. Но я открою ее, когда сяду на нарту.
– Пусть будет так… Но после того, что услышал я, трудно сказать, придет ли к тебе вдохновение.
– Придет. Я знаю. Ты только скажи, что делать дальше, как и когда делать.
– Осталось