глаза стекленеют от невыплаканных слез. Почти ощущаю укол вины, но вспоминаю, что Алекса сама решила пролить свет на свои тайны. И что проливала она не только его.
– Убери нож.
Проследив за ее взглядом, вижу, что успела сжать рукоять – да так, что костяшки пальцев побелели. А я ничего и не заметила. Вообще забыла, что держу нож.
Осторожно складываю его и прячу в карман, где ютится пузырек с останками моего отца.
– Слушай, я тебе уже объясняла, – морщится она. – Я стремилась убежать не куда-то, а просто прочь. Я не вру.
Алекса ловко расстегивает кожаный ремешок наручных часов: их циферблат всегда покоится на внутренней стороне запястья. Часы падают на песок, но она не обращает внимания и поднимает ладонь, как будто собирается мне помахать.
На бледном запястье, чуть ниже кисти, красуется татуировка: волчья морда.
Та самая.
12
– Ты одна из них?!
Выражение ее лица, на котором пляшут тени и лучики света, с порывом ветра меняется. Мгновенно настораживаюсь – теперь всякий раз, глядя на Алексу, я вижу призраки тех, кого отняла Стая.
– Прекрати пялиться на меня.
Она срывает с ближайшего растения пучок листьев.
Перевожу взгляд на океан. Все, что мне хочется сказать и спросить, сплелось в тугой ком, осевший где-то внутри.
Алекса резко сует листья в сверток из кофты – и тот падает на песок.
– Не стоило этого делать, – бормочет она и уходит к поляне, которую мы потихоньку обустраиваем.
Я не возражаю.
Наклоняюсь за рассыпавшимися листьями и замечаю блестящую на солнце застежку. Алексе нельзя беспечно разгуливать без часов. Разве она не понимает, что иначе ей придется раскрыть карты? Я могла бы ее окликнуть, но молчу. Остальные имеют право знать. Я не собираюсь им ничего говорить, облегчать Алексе задачу. Пусть все расскажет она сама, глядя им прямо в глаза. Она увидит их гнев. И боль.
Бреду к берегу, усаживаюсь на песке. Прибой щекочет пальцы ног. Благодаря Волкам – и Алексе – у меня годами не было возможности свободно расположиться у воды. С каждой набегающей волной накатывают исполненные горькой радости воспоминания. Моя крошечная семья, много лет состоявшая только из нас с отцом. Костры, которые мы жгли с Берчем под светом луны, поджаренный на огне зефир. Ракушки, морские звезды, замки из песка. Чайки, воровавшие у нас хлеб.
Мой мир, который я принимала как должное.
Порыв холодного ветра заставляет кожу покрыться мурашками. Вытряхиваю листья из любимой кофты и натягиваю ее на себя. Пока солнце еще не зашло, мне будет тепло. Надеюсь, что, когда настанет пора ложиться спать, от ветра меня защитят густые заросли вокруг поляны.
Принимаюсь за работу, сплетаю листья друг с другом. Занятие умиротворяет. Когда я заканчиваю третью подстилочку, солнце исчезает с посеревшего неба. Смеркается. Подушечки пальцев горят; куча листьев существенно уменьшилась – на четвертую подстилку их уже не хватит.
Замечаю неподалеку пару босых ног – Хоуп.
– Я