за реальность, чтобы заглушить звучавший в голове голос Бертрана: «Идем…»
Она коротко кивнула, когда Жеральдина поинтересовалась, можно ли поменять местами Луизу и Элизу.
– Тебе что, все равно?
– Конечно нет.
– Не похоже.
– Значит, проблема в Луизе с Элизой?
– Нет, сейчас объясню.
«Градус» разговора опасно повысился, обе это почувствовали, Жеральдина сделала глубокий вдох и начала излагать:
– Дядю Жака нужно пересадить в торец стола. У него нога в гипсе, так что придется подставлять табуретку. Из-за этого двоюродная бабушка Амелия будет сидеть рядом с Филиппиной Милан, племянницей твоей будущей свекрови. Беда в том, что они не знакомы, а Амелия очень застенчивая.
– Она сварливая старая дева, – буркнула Лола. – Пусть сама выкручивается.
Жеральдина бросила негодующий взгляд на дочь.
– И это говоришь ты?
– Я. А научила меня ты, мама.
– Спасибо за упрек.
– Это не упрек.
– Еще какой.
– Случайно вырвалось…
– Лола…
– Мама! Пожалуйста… Умоляю… Я не спала, устала, плохо соображаю и не хочу собачиться из-за одного глупого слова.
Жеральдина не отвечала.
– Я устала, – повторила Лола. – И ты устала, потому что надрывалась как безумная, чтобы эта свадьба…
– …увенчалась успехом.
Успех.
– Хорошо бы твой отец был здесь и помогал мне.
Лола содрогнулась, но Жеральдина сразу спохватилась, взяла себя в руки. Да, мать и правда переутомилась, раз говорит такие «глупости».
Она подошла к балконной двери, распахнула обе створки, и в комнату ворвалась волна жаркого воздуха, словно только и ждала возможности напасть на противостоящий ей мир. Ворвалась и обняла двух женщин. Лола смотрела на кудрявые волосы матери, заколотые гребнем, и думала: «Она когда-нибудь носила другую прическу?»
Жеральдина опустила веки. Она могла с закрытыми глазами нарисовать три бамбука, высоченную ель, кроваво-красную магнолию, белые гортензии, высокие ромашки, незабудки, а чуть дальше, справа, грядки клубники, салата, зеленой фасоли, четыре ряда лука и чеснока. Рядом шланг, который Эльза то сворачивает, то разворачивает. Японская лесенка ведет на террасу с деревянной калиткой. Пятьдесят восемь ступенек. Она знала расположение, форму и неровности каждой, помнила, как пришлось перекопать лужайку, чтобы их установить. Ногти у нее тогда еще не были безвозвратно испорчены.
Жаркий воздух вдруг показался ей благом. Жеральдина почувствовала, что сейчас расплачется. Захотелось оказаться в любящих объятиях. Если бы я верила в Бога, поговорила бы с Ним. Она всю жизнь вставляет гребень в одно и то же место, не испытывает религиозного чувства и никогда никому не сумеет довериться. Не откроется даже Лоле, которую обрекла на самостоятельное взросление. Заставила контролировать свою жизнь. Брать на себя ответственность. Быть готовой ко всему.
– Мама…
Она открыла глаза.