есть, кого спросить. Только ничего не получилось. Отшатнулись Трофим Трофимыч от экрана, еле до стола дошагали. И с тех пор шумит головой. И ничего не говорит.
Прохор помолчал, потом продолжил.
– И в телевизоре одна и та же картинка. А звука нет – это я выключил.
Тут Батя дернулся всем телом.
– И часто он так дергается, – спросил доктор.
– Да как я на кнопку пульта нажму, он и дергается, – ответил старичок Прохор.
– А зачем ты на кнопки жмешь?
– А может, завис он. Перегрузить надобно.
– Кто завис? – спросил доктор.
– Трофим Трофимыч! – неуверенно произнес старичок Прохор.
Василиса подняла на него заплаканное, но грозное лицо.
– Да ящик этот проклятый! Оговорился я!
– А это что за царапина? – спросил доктор, проведя пальцем по красной полосе на шее Бати.
– Здесь у него тесемка с мешочком висела. А в мешочке – чесночная долька. – пояснила Василиса.
И в ответ на поднявшиеся брови доктора пояснила:
– У нас у всех такая есть. От сглазу.
Старичок Прохор с готовностью начал расстегивать у горла рубаху, но доктор поморщился:
– Ну, эти заблуждения к делу не относятся.
Доктор встал с табуретки, подошел к окну и молча стал смотреть на ясное небо, на уходящие вдаль золотистые поля.
– Хорошо у вас тут, аэродрома не видать.
– С чердака виден, – услужливо сообщил Прохор.
Батя снова дернулся, из под тулупа свесилась до самого пола батина рука. Все с осуждением поглядели на Прохора. Он виновато втянул голову в плечи и положил пульт в карман.
– А вот и рука. Может, приложим указательный палец к приборчику, подпишемся под актиком, да я поеду, – спросил Петька-длинный, переводя взгляд с Марьи Моревны на доктора и обратно.
– Что за подпись? – спросил доктор.
– Да это у них порядочек такой, – пояснил Прохор. – Приезжают, смотрят, что-то там у себя в планшетике отмечают, потом Трофим Трофимыч пальчик прикладывают в знак согласия, и дело с концом.
– Да с чем же тут соглашаться, с молоком голубым? Глупость несусветная. – сказала Марья Моревна и вышла за дверь.
– Пойду со щукой поговорю. Что-то плещется она, зовет.
Василиса подняла руку Бати, положила ее поверх дрожащего тулупа, распрямила пальцы батиной ладони.
– Боюсь, инспектор, – заговорил доктор, отвернувшись от окна, – согласие лица, находящегося в столь критическом состоянии, в дальнейшем может быть оспорено. Кто-то может еще пальчик приложить? У вас должен быть циркуляр на этот счет.
– Василиса Трофимовна может, – ответил Петька-длинный, – ей двадцать один год уже исполнилось.
– Но, – задумчиво продолжал доктор, – необходимость привлечения второго лица должна быть подтверждена. То есть, нужно удостовериться в неспособности первого совершить