слышит, что рядом с ним какой-то особый мир, который – увы – навсегда закрыт от него непроницаемой стеной слепоты. Он – несчастный узник среди свободного мира. Весь мир погружен в непроглядную ночь, и он с опаской бродит во тьме этой ночи, ощупывая каждый предмет, чтобы не споткнуться.
Вот и теперь, уловив необычный шум возле храма, спотыкаясь, он пробирался вдоль стены, быть может опасаясь, как бы не сделаться ни в чем не повинной жертвой толпящегося народа, а быть может, желая подойти поближе к тому месту, где находился Спаситель, молва о необычайных чудесах Которого гремела в городе. Нищие при храмах чутки ко всему, что совершается вокруг, и, конечно, слепец хорошо помнил ту Пасху, во время которой галилейский Пророк очищал этот самый храм от торгашеского осквернения (см.: Ин. 2, 13–25). С того времени при каждом появлении Его в Иерусалиме происходили необычайные волнения и споры. Книжники истощали свою ученость, чтобы доказать Его самозванство, а Он в доказательство Своего Божественного посланничества совершал чудеса, которые приводили всех в изумление. Всем было известно, как в Иерусалиме Он исцелил расслабленного, тридцать восемь лет лежавшего в постели, – того самого, с которым слепец коротал длинные дни в ожидании таинственного движения вод в Овчей купели. Если Он исцелил безнадежно расслабленного человека, то не может ли Он исцелить и слепорожденного? Луч веры и надежды блеснул в душе несчастного слепца, и он чаще застучал своей палочкой.
В это самое время мимо него проходил Иисус Христос со Своими учениками и устремил Свой Божественный взор на эту картину человеческой слепоты. Ученики заметили необычное внимание Его к слепцу. Книжники в синагогах любили обсуждать подобные случаи, тут открывалось широкое поле для самых тонких догадок и умозрений. По раввинской философии, всякое бедствие имело свою причину, и притом нравственную. Человек добродетельный не может подвергаться каре Божией, это противоречило бы высшей справедливости, воздающей за добро добром. Поэтому если и бывали случаи, когда добродетельный человек испытывал несчастье, то его добродетельность была, очевидно, лишь наружной, скрывавшей тяжкий грех. Известно, сколько нравственных мук должен был вынести праведный Иов, когда прибывшие к нему в час его бедствия друзья, утешая его, ясно намекали ему на то, что, наверное, он вызвал страшную кару каким-нибудь тайно содеянным грехом. Но тут представлялся еще более загадочный случай. Человек родился слепым, и, следовательно, корень его бедственности нужно искать глубже, где-нибудь за пределами его теперешней жизни. Вопрос в высшей степени интересный. Ученики, предполагая, что Учитель, устремив Свой взор на слепца, занят именно этим, спросили Его: Равви! кто согрешил, он или родители его, что родился слепым? Книжники не раз обсуждали этот вопрос. Одни считали, что бедствия слепца зависели от греха его родителей или предков, для чего были достаточные основания в самом законе, угрожавшем взыскать за вину отцов до третьего и четвертого рода (см.: Исх. 20, 5), но некоторые