дама читала «Новый мир» над вышитыми платочками. Продавцы разложенной на асфальте звёздной меморабилии играли в шахматы.
От одного развала к другому переходили внимательные интуристы, скупавшие артефакты континента, который раскололся и ушёл под воду, лишь пузырики пока прорываются на поверхность, да обломки всплывают – пёстрый дешёвый скарб на тряпках, антикварная рухлядь, стопки старых книг, древние жестянки из-под монпасье, пластмассовые расчленённые пупсы с болтающимися на верёвочках руками и головами.
Законы небесной механики работают медленно, но верно: продавший Зинины вазочки Михаил сделал несколько кругов возле меморабилии и – была не была! – азартно поторговавшись, купил Зине подарок.
– С днем космонавтики!
– Целых сто рублей потратил, – расстроилась Зина. – Я в него и не влезу.
Вечером они сидели на тахте, рассматривая покупку.
– Зин, а вот интересно, что космонавт там чувствует.
– Свободу. И ещё головную боль он чувствует, из-за невесомости.
– А как они там на космической станции чай заваривают?
– Считаешь, я это теперь знать должна?
Да… Вопросов больше, чем ответов.
У находящихся в космосе – то же. Кажется, Землю можно потрогать и ладони намочить в океанах. И как на этом голубом и сияющем шаре умещается целый мир с лесами, пустынями, реками, деревнями, городами? В городах – красивые квартиры, где на туалетных столиках пузатятся разноцветные дорогие парфюмы и играют лучиками только что снятые с женских пальчиков кольца, и в холодильниках замечательная еда.
И есть на Земле некрасивые вещи, страшные вещи. Набухшие окурки в стакане, шприцы и жгуты рядом с ложкой, в которой приготовлен наркотик. Кровавая жестяная окрошка на обочине дороги, ещё минуту назад бывшая быстрым и сияющим автомобилем. Больничный контейнер с ампутированными конечностями. Дымящийся остов дома. Два маленьких гроба возле вырытой могилы.
Что будет, если материальный мир вдруг распадется на атомы, завихрится и исчезнет в неожиданной воронке? Наверное, останется нематериальное, не поддающееся вычислениям. Наверное, оно будет выглядеть как светляки, тянущиеся друг к другу. Когда один светляк слабеет, мерцает и гаснет, почти сливаясь с небылью, другие спешат поделиться с ним своей невеликой силой.
И над всем этим – проникающий до печёнок голос (звук, он ведь нематериален?). «Э во пье сюр юне шэз жё ву коннэ, Ми-лор…». Пиаф поёт о том, что не надо бояться чужого тепла, что корабли не только уплывают, но и возвращаются в свои морские и космические гавани и что счастье приходит, когда ты уже забыл о нём.
– Миш… Хочу тебе одно признание сделать. Я ведь возраст свой убавила.
– Да знаю я уже.
– А вот скажи, ты никогда не думал, что мы могли бы встретиться лет десять назад?
– Ты б на меня тогда не посмотрела, – махнул рукой Миша. – Москвичка, фу-ты ну-ты.
– Не фу-ты ну-ты, а специалист по беспилотным летательным аппаратам.
– Зин… Неужели тот псих тебе и это…