квартиры Сафаровых легко колышется тюлевая занавеска. Это комната сестер. Может разбудить? Нет, тогда придется все объяснять… и про папу и про свадьбу… и про платье…
Из прямоугольного оконца подвала вытягивая лапки и выгибая спину, выходит на свет божий трехцветная кошка. Следом – белый котенок с черной манишкой.
– Привет, маленький! – Дина опускается на корточки, берет котенка на руки.
Кошка трется об ее ноги, словно благодарит за вчерашнее спасение.
– Как ты? – спрашивает Дина у котенка и щекой прижимается к теплому замшевому боку, – досталось тебе вчера?
Котенок замирает, поворачивает к девочке мордочку. Внутри у него словно гудит маленький моторчик.
– А я уезжаю… – шепчет Дина, – далеко к морю. Жаль, что тебя не могу взять с собой. Тебе со мной нельзя. Оставайся с мамой. А я больше не могу оставаться со своей мамой… я обидела ее.
Слезы катятся по щекам, Дина шмыгает носом. Ей кажется, что котенок и кошка внимательно слушают ее и сочувствуют.
Она поднимается и, в последний раз взглянув на спящий двор, отправляется в путь. Школьный ранец, в который она положила самое необходимое – лепешку, несколько карамелек, тетрадку с ручкой, – немного натирает плечо.
Дина оглядывается и машет кошке и котенку, одиноко сидящим у подвального оконца.
– Кто теперь будет их кормить? – с грустью думает она. – Надеюсь, Сафаровы о них не забудут…
Она решила идти не по центральной улице, где ее могли встретить возвращающиеся со свадьбы мама с дядей Володей, а по берегу канала. В этот час здесь было тихо и пустынно. Дина шла по каменистому берегу, под ногами шуршала крупная галька, иногда она поднимала камушек и бросала его в воду, подпрыгивая на одной ноге, стараясь подкинуть камень так, чтобы он вошел в воду плавно и без брызг. У ребятни, все лето спасающейся от изнуряющей жары в холодной, коричневой от примеси глины, воде, это называлось бросить «свечку».
Справа от канала, через гравийную серую дорогу, в низине, стояли дома, и Дина видела сверху дворы – с топчанами, тутовыми деревьями, огородами. В одном из дворов Дина заметила сидящего на крыльце седобородого старика в синем халате и тюбетейке. Он поднял глаза, взглянул на девочку, и, окинув взглядом свой чисто подметенный двор с лужицами от ночного полива, снова опустил голову. Наверное, он был в таком возрасте, когда уже ничего не удивляет. И его не удивила девочка, бредущая куда-то ранним утром в полном одиночестве.
Был тот предрассветный час, когда все вокруг только начинает просыпаться, и воздух неудержимо наполняется предчувствием нового дня. Солнце нежно-розовой верхушкой едва обозначено на размытой линии горизонта, голубоватый силуэт далеких гор плавно обрисован на фоне бледного утреннего неба.
Эта дорога в тишине просыпающегося утра, и зябкая прохлада, ознобом пробегающая по спине и голым ногам, и самозабвенное пение птиц, и шелест камыша, растущего у самой воды, останутся с Диной на многие годы. И часто,