по участку примерно час, рассказывая всякую ерунду и обязательно сообщая, какую сумму он потратил на то или иное преобразование. Цент хоть и старался отрешиться от мирской суеты, все же, против воли, слышал все это краем уха. Слышал, и ярость закипал в его груди. Очкарика он сразу раскусил – тот, таким образом, пытался показать свою финансовую крутость. Дескать, смотрите, как я хорошо зарабатываю, могу такие деньги всадить в дачу, которую посещаю пять раз в году. А вы, дескать, не можете. Вы, дескать, лохи, а я крутой. За это Цент попытался возненавидеть очкарика еще сильнее, но не смог, потому что сильнее было уже невозможно. Зато навалилось какое-то отвращение к самому себе. Раньше вообще ведь ничего не боялся, делал что хотел, чхать хотел и на конкурентов и на милицию, а теперь не может даже подойти и отвернуть голову выделывающемуся прыщавому сопляку. А хочется. Невыносимо хочется. Но что-то держит. Неужели темные силы переделали не только страну, но и его самого? Неужели он превратился в лоха? Ведь это лох все терпит и проглатывает, крутой перец поступает иначе.
– Любимый, что ты такой хмурый? – полезла с расспросами Анфиса.
Цент, дабы сожительница отвязалась, попытался изобразить на лице улыбку, полную позитива и жизнерадостности. В итоге на свет был рожден столь кошмарный оскал, что Анфиса невольно попятилась, а Владик, замолчав на полуслове, побледнел и приготовился быть съеденным.
– Все хорошо, – ответил Цент, не переставая скалиться. – Просто задумался.
– О чем?
– О жизни.
Осмотрев участок, переместились в домик, и там тоже была проведена подробнейшая экскурсия. Центу повезло незаметно ускользнуть, он вышел на крыльцо, сел на ступеньку и закурил, наслаждаясь долгожданной тишиной. Дачный массив тонул в безмолвии, только издалека доносился приглушенный шум автотрассы. Сезон посадок начнется со дня на день, вот тогда-то все здесь наполниться шумом голосов и отстойной музыки, а над каждой грядкой будет торчать минимум по одному комплекту ягодиц.
Цент не любил труд на земле, поскольку чувствовал, что это не его. Трудиться на земле и не только полагается всяким лохам, а он рожден, чтобы приходить на готовое и брать, что понравилось, а все попытки оспорить данное священное право вбивать рискнувшим обратно в глотку вместе с зубами. Но он был готов поступиться принципами, и помочь Владику выкопать погреб. Глубокий такой погреб, с толстым бетонным перекрытием, чтобы наружу не долетел ни один крик боли и ужаса. А потом….
За экскурсией последовали шашлыки. Ими занимался Цент, не желая доверять столь ответственное дело всяким дилетантам. Анфиса даже яичницу не умела приготовить по-людски, Маринка в этом плане недалеко ушла от подруги. Владик пытался навязаться в помощники к Центу, притом не по своей воле, а понукаемый невестой, но был изгнан куда подальше взглядом, полным ярости и гнева. Программист удалился помогать бабам, едва сдержав вздох облегчения. Цента он боялся до икоты, один вид этого свирепого человека внушал ему ужас. К тому же он постоянно