Вызволить Тихона, а дальше? Мы ведь не дрессировщики и никогда с ним не общались вне клетки. Первоначально Серега предполагал, что перед экзекуцией медведя усыпят, и тут-то мы и нагрянем. Но время все поломало, и ясно было, что никаких ампул со снотворных нам здесь не предложат. А если и найдем, то кто будет ставить укол и сколько придется ждать? И потом – что делать со спящим Тихоном? Особым толстяком он, конечно, не был, но наверняка весил килограммов за двести. Даже окажись здесь подходящие носилки, нам было бы их не поднять.
– Может, спросить у того клоуна, как они собирались его забирать?
– Думаешь, он скажет?
– Может, и скажет, только что толку, – я помотал головой. – Думаю, способы у них тут изуверские. По любому нам придется поступить иначе.
– Как?
– Ну… – я понял вдруг, что сейчас скажу страшное. – Он же узнал нас, сами видите…
– И что?
– Я просто открою клетку и выпущу его.
– С ума сошел?
– Ты можешь предложить что-нибудь поумнее?
– Эд! Он же хищник! У него же эти… Инстинкты! Уверен, что он не кинется на нас?
Я честно пожал плечами.
– Вот-вот! А его тут уже крепко обидели.
– Не мы же.
– Думаешь, он будет разбираться? Все-таки он – животное…
– Вы вот что… – я старался говорить ровно, но смотрел все равно чуть в сторону, опасаясь встретиться глазами с ребятами. Боялся, что дрогну в последний момент, что уговорят и уломают. – В общем, отойдите подальше, а я ему сахар дам, выпущу и поведу на выход.
– Эд, ты рехнулся! А если он не пойдет?
– Ну, да. У него ведь лапы перебиты.
Я понял, что снова свирепею. Делать-то было все равно нечего, а эти двое еще и давили на психику. Будто я сам не боялся и не сомневался! Но выбора-то у нас по любому не было. Раз уж пришли да решились, то нечего было и нюни распускать.
– Шагайте на крыльцо, а мы за вами подтянемся.
– Эд, давай другое что-нибудь придумаем! – Димка Зайцев это почти пропищал. Хорошо, охранник его не слышал – вот бы поржал да похрюкал в свой скотч.
Я взглянул на медведя. Он уже не жевал, шумно всхрапывал, глядел на нас и, казалось, прислушивался к разговору. Может, даже что-то такое понимал. Но как в цирке меня снова поразили его глаза – бесконечно тоскливые, с предательской влагой в самых уголках. Словно Тихон понимал, о чем мы тут сговариваемся, что застряли в полшаге от того, чтобы бросить его и свалить. А еще я рассмотрел на его морде белесые соляные дорожки – от глаз до самой груди. Черт! Сколько же он тут плакал днями и ночами! Может, сны какие видел – про цирк, про манеж, про своих друзей. Возможно, и мы к нему приходили в этих снах – вот так же – в роли долгожданных спасителей, а теперь приперлись наяву и включили обратный ход. Потому что самым банальным образом перепугались. И не кого-то там, а самого Тихона, которого как раз и собирались