перестающим чихать человеком, который приехал из Брайтона и вскоре впал в ужас, когда обнаружил, что ирландская погода идеальна для насморков и простуд. Его лицо никогда не отдыхало от носового платка. Фиггс прикладывал платок к лицу, вытирал его, протирал, сопел, чихал, выдувал содержимое своих ноздрей и потом долго шмыгал носом. Однако Фиггс знал свое дело, разбирался в языке, слоге и стиле, а потому быстро понял, что у Вергилия Суейна есть Серьезный Потенциал. Чтобы спасти Вергилия от осквернения Тупицами, он посадил его в первый ряд почти у своего стола в непосредственной близости от Чиходеона[210]. И пока в Школе Хайфилд Майклы и Мартины, Томми и Тимоти учили друг друга Прогрессивным Способам Питья Чернил, Интенсивному Топоту, Пинанию Столов Ногами, Отбрасыванию Щелчком Соплей и/или Шариков Из Жеваной Бумаги в грязные завитки волос сидящих впереди мальчиков, мистер Фиггс заговорщическим шепотом учил моего отца. Носовой платок лежал в полной боевой готовности на столе у мистера Фиггса. Он придвигал к Вергилию влажное розовое лицо сквозь бледный нимб свободно соединявшихся микробов и говорил об Алгебре.
Мой отец заглотил наживку. Ему понравилось, что с ним обращаются иначе, чем с другими. Вы уже знаете, что ему нравилось чувствовать, что он поднимается. Он не возражал против крючка у себя во рту. Под кудрями у него в голове гудело и жужжало. Он не обращал внимания на других учеников. В перерывы он не выходил во двор, и Фиггс приоткрывал двери его ума еще немного.
И какой это был ум! Залпом проглатывал все. Фиггс не мог поверить в свою удачу. Он посчитал имя моего отца намеком и подсунул ему отрывок из «Энеиды». Мой отец не устоял. Карманного формата Гораций[211] (Книга 237, «Оды Горация», Хамфри и Лайл, Лондон) – обложка этой книги не была ни бумажной, ни картонной, но особенной, удивительной тканью янтарного цвета, тихо шепчущей, когда вы открываете книгу; отрывок из речи Цицерона[212] (Книга 238, «Речи Цицерона», Том I, Хамфри и Лайл, Лондон) в книге с бордовой картонной обложкой, жесткой и с виду официальной, пахнущей спаржей; часть записок о галльской войне Цезаря[213] (Книга 239, «De Bello Gallico», Том I, Хамфри и Лайл, Лондон), – Отец Типп думал, что они были Чесночными[214] войнами, и я не поправляла его, ведь это не имело никакого значения. Мой отец поглощал их все. Он читал с такой же скоростью и с таким же энтузиазмом, с какими другие мальчики ковыряют в носу.
Но латынь не была единственным, в чем он был превосходен. От языка и литературы его мозг воспламенялся. Фиггс скармливал ему поэзию. Дал ему «L’Allegro» Мильтона[215] и, трудясь собственным носом позади развевающегося, будто флаг, носового платка, видел, как строка Hence, loathed Melancholy, of Cerberus and blackest midnight born[216] проложила себе путь в воображение моего отца.
Каждый день мой отец приносил домой тетрадки, в которых были самые аккуратные записи, когда-либо сделанные, и каждая страница была усеяна разнокрылыми галочками, какими мистер Фиггс