вообразимые обличия боли и попутно причиняла её другим. Я не решилась покончить с собой и вверила судьбу случаю. А смерть так и не пришла. Вместо этого я убила двадцать человек. Среди них были мои близкие!..
Если бы я низвела их до одного, отец бы уловил тайный посыл.
– … Но все для чего? Занять не нужную мне нишу. Жизнь не имеет смысла!
От злости я стиснула зубы.
– Прошу тебя, Мидори, не отчаивайся. Я рад тому, что ты жива. Порадуйся и ты!
Серые и грязные, как осенний лёд, глаза отца были полны печали. Даймё попытался меня успокоить. Тщетно.
– Не трогай меня! – Ладонь вырвалась из его пальцев.
– Я не мог иначе. Ты узнаешь правду однажды и поймёшь меня.
Урагами Хидео не предполагал, что тайное станет явным уже сегодня. Я тоже.
Мне вспомнилась самая старая обида:
– И ведь мы никогда не виделись с матерью. Ты не говорил ни её имени, ни кем она была. Я будто появилась из ниоткуда!
– Лучше, если это останется тайной. Навсегда! – предупреждал даймё. – Это может ранить тебя…
Хозяин замка помрачнел в лице и голосе. Был еле слышен скрип его зубов.
– … Но я поведаю тебе о ней, хотя правила претят подобному. Просто попроси.
– О, сейчас самое время! Нет, правда! – съязвила я. – Нельзя так поступать со своими детьми!
– Ее звали Кин. Она была одной из ойра́н. – Урагами Хидео выдохнул.
Я была готова ко всему. Думала, что меня родила служанка, гейша или исполнительница кабуки. Кто-то, на кого обычно падает взгляд господ. Но ойран!..
Почувствовалось отвращение к собственной крови. Я пожалела, что спросила.
– Женщина из юка́ку?..
– Именно, – кивнул даймё, одарив меня тяжёлым взглядом. – Там мы и познакомились. Я был её частым посетителем. А потом – единственным.
– Она продавала себя, – Голова сама клонилась к груди. Было так… понуро.
– Её ремесло – доставлять удовольствие мужчинам, как твое – служить стране из тьмы. Но Кин не была обыкновенной ю́дзё.
Вспоминая возлюбленную, он посмотрел вдаль и нежно улыбнулся.
– Я… я не могу в это поверить! Какой позор! – осуждала я.
Щеки загорелись от неведомого стыда. Так по-детски, если честно.
Укор никак не отразился на отце. Он продолжил:
– Никогда не видел особы лучше. Которая одевалась бы также величественно. У неё определённо имелся вкус. В каждом движении читался какой-то посыл. Она плясала для меня, как если бы посмотреть пришли Боги. Ах, а как она играла на ко́то, как чувственно читала хо́кку… ты бы это слышала!
И вновь лица его коснулся свет воспоминаний.
– Ты влюбился в неё?
– Именно. Я любил Кин по-настоящему. Так, как немногие себе могут позволить. Её достоинства затмевали постыдный род занятий. Она не была Урагами, но всё равно дорога мне. Дороже жены уж точно. Ты понимаешь, к чему я?
– Может, и так, – темнила я нарочно, понемногу успокаиваясь.
Супружеская измена презренна. Это