прямой спиной, с седыми бакенбардами и чеканным горделивым профилем. Степенный, с вальяжными манерами и поразительным чувством собственного достоинства, Роули походил на важного английского вельможу девятнадцатого века. Он остановился рядом с группой экскурсантов, и с минуту все наблюдали за животными в тишине, нарушаемой лишь похрюкиванием да чавканьем грязи под твердыми копытами. Наконец Роули – не торопясь, веско и с достоинством, как делал все, – обратился к Генри Уимбушу, указывая на копошащихся в грязи животных:
– Вы только посмотрите на них, сэр. Недаром их зовут свиньями.
– И впрямь недаром, – согласился Генри.
– Этот человек приводит меня в замешательство, – признался мистер Скоуган, когда старик Роули удалился, медленно и с достоинством. – Какая мудрость, какая рассудительность, какое понимание истинных ценностей! «Не даром их зовут свиньями». Да. Хотелось бы мне иметь такое же основание сказать: «Не даром мы называемся людьми».
Они двинулись дальше, к коровникам и конюшням ломовых лошадей. По дороге им повстречалась пятерка белых гусей, видимо, вышедших, как и они сами, подышать воздухом в это прекрасное утро. Гуси, гогоча, затоптались на месте, а потом, вытянув шеи и угрожающе шипя, словно змеи, бросились врассыпную. На просторном дворе месили навоз и грязь рыжие телята. В отдельном загоне стоял бык, массивный, как паровоз. Это был очень смирный бык с уныло-тупым выражением на морде. Уставившись на визитеров коричневыми, налитыми кровью глазами, он – видимо, вспоминая утреннюю трапезу – срыгивал, задумчиво жевал, глотал и срыгивал снова. Его хвост свирепо метался из стороны в сторону, и казалось, что он не имеет ничего общего с неподвижной тушей. Между короткими рогами кольцами вился треугольник густой рыжей шерсти.
– Восхитительное животное, – заметил Генри Уимбуш. – Породистый, племенной. Но староват становится, как и кабан.
– Откормите его и – на убой, – посоветовал мистер Скоуган с чувствительностью старой девы, отчетливо произнося каждое слово.
– А нельзя ли дать животным немного отдохнуть от деторождения? – спросила Анна. – Мне так жаль бедолаг.
Мистер Уимбуш покачал головой.
– Мне лично, – сказал он, – очень нравится видеть, как там, где раньше жила одна свинья, подрастают четырнадцать новых. Созерцание дикой, естественной жизни действует освежающе.
– Рад слышать это от вас, – горячо вклинился Гомбо. – Больше жизни – вот что нам нужно. Я – за размножение; все должно расти и множиться в полную силу.
Гомбо ударился в лирику. Все должны иметь детей – у Анны они должны быть, у Мэри они должны быть – десятки, десятки детей. Свою точку зрения он подкрепил, похлопав тростью по кожаным бычьим бокам. Мистер Скоуган обязан передать свой интеллект маленьким Скоуганам, а Дэнис – маленьким Дэнисам. Бык повернул голову посмотреть, что происходит, несколько секунд пялился на трость, барабанившую по его бокам, потом, судя по всему, удовлетворенный, отвернулся снова, словно ничего и не