двинулись по весенней глубокой распутице в сторону Беседовки.
Разведчики Щуся перерезали дремлющие посты, ни единым звуком не потревожив тишины.
Атака повстанцев расшвыряла белых, как ветер палую листву. Смешала их с грязью и пеплом. Шесть тысяч человек были рассеяны и перебиты меньше чем за час. Восемьсот попали в плен. Офицеров расстреляли на месте, солдаты влились в армию Номаха. Захваченные орудия оказались редкой французской марки, с ними даже не стали связываться, бросили в стволы по гранате без чеки и пушки превратились в бесполезное железо. Двадцать захваченных пулемётов установили на телеги, превратив их в тачанки.
Номах остановил коня на краю села. Слез, не выпуская поводьев из рук, устало опустился на редкую траву возле плетня. Сощурился на взошедшее солнце.
– Ты смотри, выгорело дело… – сказал себе, отваливаясь на плетень. – Молодец Щусь. Как момент прочуял!
Ахалтекинский жеребец склонил голову, потянулся к тонким, похожим на зелёные иглы, былинкам.
Номах вытащил из кармана хлебный обломок, посыпанный белой, как снежное крошево, солью, протянул коню. Тот осторожно взял его мягкими губами, дохнул теплом в ладонь.
Ветер мёл по улицам бело-розовые лепестки вишни, совсем такие же, что недавно мешали ему спать. Взгляд Номаха двинулся, наблюдая, как ветер несёт их по сохнущей улице, рассыпает бездумно по округе, теряет в молодой траве.
Неподалёку на земле сидел контуженный немолодой офицер с седыми висками, со слезящимися, пустыми глазами. Трясущейся непослушной рукой он вытащил из кармана белый с вышитой монограммой платок, вытер глаза.
– Это к-к-конец. Ка-к-конец, – прошептал он и зарыдал.
Невысокий номаховец с вислыми хохлацкими усами тронул его концом штыка.
– Вставай, ваше благородие. Нечего на сырой земле сидеть, простынешь.
– Ишь, заботливый, – подумал Номах, поглядывая на них.
– Не мо-мо-могу, – визгливым дребезжащим голосом с трудом выговорил тот, невидяще и непонимающе глядя перед собой. – У меня очень бо-болит г-г-голова.
– Вставай! – хохол снова ткнул офицера штыком.
Тот пошатываясь, с трудом поднялся.
– Пойдём, укажу тебе местечко, где вашего брата в гурт собирают.
– Ты-ты кто? Отойди! Я не м-могу идти. Мне п-п-плохо, – он схватился за виски.
– И что ж? Совсем не пойдёшь, что ли?
– У меня б-болит г-голова!.. – истерично закричал тот.
Хохол с размаху вонзил ему штык глубоко грудь, так что китель натянулся на спине, вытащил с негромким чавканьем, закинул винтовку за спину и неторопливо пошёл по улице.
Из раны ударила кровь. На землю офицер упал уже мёртвым.
Несколько лепестков легли в вишенного цвета лужу и закружились в ней.
Номах отстранил продолжавшего тянуться к нему коня, «ну, будет, будет!», вскочил в седло, и понёсся к центру села.
С подков его ахалтекинца летели комья жирной весенней земли, готовой рожать и цвести.
Мгновение
Говорят, перед смертью человек вспоминает самые значимые моменты своей жизни.
Всё