больно получается. Деньги в банке.
– В каком?
– Сберегательном, коммерческие слишком часто прогорают. Вносила на твой пенсионный счёт. Сейчас принесу книжку.
Ксения выходит. Рахиль поднимается, сладко, с хрустом потягивается, делает несколько наклонов, охнув, хватается за поясницу. За овальным столом, в углу на этажерке стоят кулинарные книги, на нижней полке большой альбом в сафьяновом переплёте. Рахиль снимает его с полки, кладёт на стол, раскрывает. Рассматривает фотографии: дама с пышной причёской, в блестящем платье, обтягивающем высокую грудь, рядом на стуле сидит мужчина в котелке, при усах и бороде; Рахиль совсем молодая ей можно дать не больше 13 лет, но она в гимнастёрке, на плечи накинут белый халат, на буйных кудрях пилотка; Рахиль на костылях возле госпитальной койки; а вот она уже с кистью в правой руке, смотрит на картину, натянутую на подрамник; Ксения и Рахиль на ступенях института – улыбки от уха до уха, день получения диплома. Тюремная фотография Рахиль в фас и профиль. Сейчас она выглядит моложе, чем на этих снимках. Следующая страница – справка о реабилитации, выданная Рахиль Борисовне Смоль в 1956 году. Вход в роддом – Рахиль с ребёнком, Ксения и какой-то мужчина протягивает Рахиль цветы. Кладбище. Маленькая девочка держит Рахиль за руку, раввин стоит у могилы. Рахиль, Ксения и молодой человек атлетического вида в солдатской форме и краповом берете. Мара в выпускном платье. Мара и Йоська под свадебным балдахином. Рахиль на митинге, Манежная площадь. Рахиль возле могилы Давида в старом городе, Иерусалим. Вся жизнь в нескольких снимках. Длинная, путаная судьба.
Входит Ксения с банковской книжкой, на вытянутой руке несёт чёрный костюм и серую блузку.
– О! Я про этот костюмчик и забыла, – Рахиль берёт костюм, вертит в руках блузку, – блузка не моя.
– Нет. Купила, хотела к празднику тебе послать с оказией.
Рахиль выходит, Ксюша моет посуду, расставляет в сушке.
– Ну, как я тебе? – спрашивает Рахиль. Она успела соорудить причёску, забрав непокорные кудри в тугой узел. Узнать её теперь трудно – худенькая, с гордой, чуть откинутой назад головой, высокий, умный лоб, глаза на пол-лица. Только на ногах всё те же ботинки.
– Посмотри на ноги! Ужас. Возьми мои сапожки, они в шкафу и пойдём в салон краситься.
– Ещё чего!
– Ты похожа на курочку-пеструшку – клок чёрный, клок рыжий, клок седой. Так не годится.
– Деспот.
– Завтра я должна выйти на работу.
– Ты? Ты? Ходишь в присутствие?
– Нет, дорогая, я служу домработницей у одних нуворишей.
– Ты?
– Тебя заклинило. Именно.
– А как же твоя живопись?
– Раша, нет у меня таланта, нет, и не было. Это твои картины раскупались, как пирожки у метро, а мои брали в довесок. Это у тебя экспрессия, композиция, фантазия и смелость. А я просто хорошо обученный ремесленник, не более. И не надо меня успокаивать, никакой трагедии, никаких комплексов. Жаль, поняла это только на старости лет.
– И ничего не пишешь?
– Отчего же? Внукам письма в картинках. Они их обожают, да и как нам общаться? Они теперь