мне условия. Я убью его. – Гаджалим, забыв, что дома у него гости, направился за ружьем. Хадижа выступила вперед и взмолилась.
– Гаджалим, я тебя умоляю, не делать этого. Не надо пачкать себя кровью. И… – она сделала паузу. – О дочери подумай.
– Что! – громко прокричал Гаджалим, теряя самообладание. – Что ты говоришь. Моя дочь…
Гости, тихо сидевшие в гостиной, глядя друг на друга и безучастно шаря глазами по интерьеру комнаты, услышали глухой выстрел, затем окрики:
«Остановись! Не надо убивать!» – и они переполошились. Младший аж подпрыгнул на месте и тупо уставился на старшего брата.
– Что такое? – выдавил он с открытым ртом и скосившимися от страха глазами. – Он хочет нас убить. Уходим!
В коридоре шум усиливался.
Братья вскочили и один из них сунул голову в проем двери и застыл.
– Пустите меня, – кричал Гаджалим, вырывая ружье из рук жены и подоспевшего сына. На полу лежали осколки разбитого пулей глиняного кувшина, залитые его содержимым – молоком.
Гости молча прошмыгнули мимо разбушевавшегося не на шутку хозяина дома, опасливо глядя по сторонам, быстро отвязали лошадей и дали дёру.
– Слава богу, – сказал младший, вздыхая с облегчением, – успели унести ноги живыми. Ей-богу, эти курахцы, я всегда говорил, ненормальные какие-то. Расскажи кому – не поверит: всего-то хотели засватать его дочь, а он в ружье. Нет, я больше в Курах за невестой – никогда, брат. Так что, давай ищи невесту где-нибудь в другом месте, но только не в Курахе.
Сенокос
Гаджалим долго не мог прийти в себя от ярости, когда какой-то сопляк бросил ему вызов и поставил условия. Коса Гаджалима скользила по траве со свистом, и он после каждого взмаха шел на один шаг вперед. Разбираясь со своими мыслями, куда глубоко впутался сын Габиба, он то и дело останавливался, опираясь на косу и глядя на село.
– В чем дело, папа, ты устал? – спросил Хидир, приблизившись к нему и сделав последний взмах.
– Не могу успокоиться, – прошипел Гаджалим, мотнув головой. – Еще никто не позволил себе так поступить со мной – прийти ко мне домой и сказать: «Я украду твою дочь». – Хидир стоял с опущенной головой, не желая нарушить разговор отца с самим собой. – Ты хоть знаешь его, этого Джабраила?
– Да.
– И что ты можешь сказать о нем?
– Высокий парень с зелеными глазами…
– Подожди, подожди, – оборвал его отец. – Меня не интересует цвет его глаз. Ты мне скажи, что за семейство.
– Что он, что его отец – трудолюбивые, отзывчивые люди, – поведал Хидир, разжевывая длинный, свисшийся к подбородку стебель травы. – Еще, Джабраил с характером – никому не даст себя в обиду.
– Тогда, почему они такие бедные?
– Не знаю, папа, – признался Хидир. – Может, они просто невезучие. Недавно у них сгорел сарай, и им пришлось продать всю живность. К тому же, папа, богатство в таких делах – не главное. Бедность может подкрасться к любому дому.
– Хватит, хватит, – Гаджалим гневно остановил сына, подняв руку. – Уму-разуму меня учишь. Никто не сможет мне доказать, что бедность лучше, чем богатство.
– Я