там, где «сохраняется гендерное разделение». А затем – фотографии, на которых он под руку с женой идет в церковь. До выборов оставалось несколько недель, и округ, где доминировали мусульмане, забаллотировал Карамата – но он быстро вернулся в парламент благодаря дополнительным выборам в другом, надежном округе, населенном преимущественно белыми, и те же таблоиды, которые недавно его полоскали, теперь прославляли его как одинокого рыцаря, борющегося с отсталостью британских мусульман. Исма глубоко сомневалась, чтобы старая грязь выплыла снова – разве что речь идет о другой стороне той истории, о тех обвинениях, которых она-то наслушалась и считала справедливыми: что Карамат точно рассчитал краткосрочные потери и долгосрочные преимущества презрительного высказывания в адрес мечети и ее традиций. Продажная шкура, кокосовый орех, оппортунист и предатель.
– Вы с отцом, похоже, близки.
– Знаешь, как оно бывает между отцами и сыновьями.
– Нет, не знаю.
– Прежде всего – это наши проводники в мир взрослых мужчин.
Этого она толком никогда понять не могла, хотя наслышалась и навидалась немало – и в виде примеров перед глазами, и как исследователь, – чтобы признавать некоторую обоснованность этого высказывания. Выходит, для девочки стать женщиной – неизбежность, а для мальчика стать мужчиной – желанная цель. Эймон, видимо, заметил промелькнувшее на ее лице недоумение и попробовал объяснить.
– Мы хотим стать похожими на них, мы хотим стать лучше. Мы хотим, чтобы только нам одним на всем свете было позволено превзойти их.
Он обвел рукой кафе вокруг, указав и на себя самого, и пожал плечами, как бы признавая заурядность всей этой картины.
– Но я давно уже понял, что даже пытаться бессмысленно.
– Неправда. Ты намного лучше – как человек, – чем он.
– Откуда тебе знать?
Она не ответила, не знала как, и тогда он спросил:
– Почему ты закрыла и ноут, и телефон, когда я вошел?
Она мгновение помедлила, потом повернула ноутбук к нему и подняла крышку.
– Ты читала о нем. Исма, ты давно уже знаешь, что он мой отец?
– Да.
– Зачем же ты лгала?
Она сложила руки ладонь к ладони, посмотрела на собственные переплетенные пальцы, которых он только что коснулся так привычно и легко.
– Ты из них? Из тех мусульман, которые говорят о нем гадости?
– Да.
Он еще чего-то ждал, но что она могла к этому добавить?
– Понятно. Что ж, очень жаль.
Стул заскрипел, она подняла глаза и увидела, как Эймон встает.
– Наверное, со временем я увижу и забавную сторону: бежать в Америку, чтобы уйти от подобных предрассудков – и в итоге пить по утрам кофе с их воплощением.
Куда подевался приветливый, добрый юноша? Перед ней стоял мужчина, тяжело переживавший все те раны, которые для его толстокожего отца – булавочные уколы. Он попрощался, и его тон не оставлял сомнений: навсегда.
Ветер улегся, медленно опускались крупные снежинки;