знаю… Я решила, ты не приедешь.
– Я?! Ты что! Ладно тебе, кукленочек… Поедем в «Бочку»!
– Опять в «Бочку»? – Ева капризно отстранилась. – Надоело.
– Не хочешь в «Бочку» – можем в «Пескаря», – ворчал он.
Она уворачивалась.
– А можем в «Аркаду»… А еще – это, как его… забыл, как называется… Типа это… Короче, Сявый говорил… как его… там дороговато.
Она фыркнула и смерила его взглядом.
– Ты как будто не зарабатываешь!
– Нет, почему… как его… давай… ну?
– Закакал! Отпустил, быстро!
– Ну, кукленочек!
– Отпустил, сказала!
Мстительно топнула шпилькой по мыску тупоносого лакового ботинка, налегла всем весом, мурлыкнула:
– Будешь еще? Нет, ну скажи – будешь?
Он выругался и, схватив в охапку, резким движением переставил ее на полшага в сторону.
– Ты что?! Ноги-то не казенные!..
Ева едва не упала.
– Дурак! Куда скажу, туда и пойдешь! Понял?!
Отвернулась, готовая заплакать. Дурак! Мясо! Бычина!.. Несколько секунд слушала его недовольное сопение. Приласкает? Не приласкает? Баран!.. Самого бы тебя на шашлык!.. Ну что с ним делать?
– Ладно, что ж, – вздохнула она. – Я тебя прощаю…
Мурик все еще сопел.
– Ну, ладно тебе, ладно… Хочешь?.. уж так и быть… к тебе заедем? Хочешь? На.
И подставила губы.
А потом весело крикнула от дверей:
– Мамулечка! Мамуленочка! Закрывайся! Мы уплыли!
2
Как обычно, она настояла на своем, и теперь пыталась немного подсластить пилюлю: держа его под руку, говорила на ходу низким подрагивающим голосом:
– Ты меня снова замучил, маньяк. Тебе гарем нужен. Я сейчас с голоду умру.
Над домами уже колыхались серо-синие сумерки, душные, как бильярдная. Ева и в самом деле еще чувствовала сладкую слабость, заставлявшую безвольно клониться к нему.
– Людоед. Туземец. Пятница. Папуас чертов. Только дырок в ушах не хватает. Нет, нет. Ты хуже дикаря. Павиан. Орангутанг. Зверюга… Сколько раз я тебе говорила – сними эту дурацкую цепь.
– Вот опять за рыбу деньги… – пробасил он. – Далось тебе. Все наши носят – и ничего. Голда – она и есть голда. Подумаешь. Протвиновские пацаны все носят. Ты ж с протвиновским ходишь? – все, не выступай за голду.
– Не выступай за голду. Ужас. Давай, давай. Носи свою голду. Еще денег наработаешь – другую тебе купим. Как у попа. С крестом. Дикарь, дикарь. Дикарина невоспитанный.
Прильнула к тяжелому размашистому телу и что-то промурлыкала.
– Что?
– Наклонись, говорю! – И прошептала в самое ухо: – Павианище ты мой любимый!
– Ну ладно, ладно… Люди кругом.
– А что мне люди?
И с вызовом оглядела низкорослого метрдотеля, в ту самую секунду мелко выбежавшего навстречу из полумрака ресторанного зала.
– Добрый вечер! – воскликнул метрдотель. – Пожалуйста!
Из-за того, что он говорил с сильным акцентом, получилось: «Дъёобры фетче! Пизалусьтя!»
Ева