ОН? – спросил, наконец, тонкий голос.
– Да, – самодовольно сказал Фредди. – Это он. А ты-то кто?
– Это мой паркет… – растерянно начал Мэй.
Фредди замахал на него ложкой.
– Подожди, – сказал он твердо. – Дай с нечтом разобраться.
– Я – призрак оперы! – представился голос и, судя по всему, присел.
– Ночь в опере? – уточнил Фредди. – Помню. Бывал.
– И я бывал, – подключился хрипатый. – И в опере, и в полисмене. Даже в сапожнике бывал. В их шкафов. Точнее, в иф шкохав. Тьф.
– А я вас помню, – проснулся Фредди. – Ты – Бука? Знаю. Читал. Ну, выходи, Бука. Посмотрим на твои бучачьи уши!
Послышалось шебуршание, лязг, истерический шепот: «Не сметь! Не сметь, рожа волосатая!», и из шкафа, кряхтя, выбрался.. медведь. За ним, красный от смущения, выбрался Стинг. Фредди с Брайаном молча смотрели на это безобразие.
– Так это ты – Самнер? – задыхаясь от возмущения, вспомнил настоящую фамилию Стинга Мэй. Стинг кивнул и тяжело задышал, всем своим нелепым видом требуя пощады.
– Так это ты, значит, Самнер, – повторил Брайан, медленно приближаясь к нему. – Ну сейчас мы из тебя будем делать Микки Мауса.
С этими словами он схватил с полки бюстик великого Лонгфелло и треснул им несчастного Самнера с такой силой, что от поэта осталась только борода и кусочек уха. Сам же Стинг, впрочем, пострадал меньше. Он подхватил медведя под лапу и позорно сбежал, прикрывая наиболее уязвимые места, по которым их лупил логарифмической линейкой гнавшийся за ними Фредди. А Брайан, злой и недовольный, решил отметить первую ночь новоселья здоровым и крепким сном. И так хлопнулся на диван, что весь дом заскрипел, затрещал и сложился вовнутрь, придавив стенами безмятежно спящего новосела…
/ – картинка №7 – / ЭДИОТ, ЭДДИ или ЭЛТОН? /
Однажды ночью на Фредди напало обжорство. Напало тихо, без предупреждения и объявления войны. Фредди проворочался полночи без сна, свез простынь и покрывашку, но обжорство не уходило, а лишь азартно топало ногами и жало желудок.
– Как будто другого времени не было, – ворчал Фредди шепотом, чтобы не разбудить Джима, с которым потихоньку жил. – Убирайся, кружка Эсмарха! Вон отсюда, скотина! Уходи!
Но обжорство не желало уходить. Оно так и заявило:
– БББРРРЛЬККК!!!
– Фред, это ты? – проснулся Джим. – Проголодался, бедненький! Иди поешь, чего найдешь там, – и он, махнув ногой в сторону кухни, опять задрых.
Фредди нехотя встал и поплелся на кухню, где, к своему глубочайшему удивлению, застал Роджера. Тейлор сидел за столом, читал «Таймс» и машинально пил молоко.
– Понятно, – сказал Фредди. – Пьешь?
После чего открыл холодильник, сел на пол и принялся опустошать агрегат, как будто не ел целую неделю (по правде, он не ел три дня, но ведь это мелочи, не так ли?). В порыве ликующе отплясывающего обжорства он смолотил индейку, миску салата «оливье», 34 абрикоса, полкило икры, 9 котлет, мороженую мойву, 5 вареных раков, гроздь бананов, 9 сырых сосисок и один желтый платок,