должен быть чуть-чуть красивее обезьяны. Наверное, это так.
Разглядываю свою переносицу и подбородок в ложке. Нисколько не похожи на эталон красоты.
Ты веришь Нэо, что эту ложку можно согнуть?
Я верю, что в этой ложке мое отражение вверх ногами. А если ее перевернуть, то я буду отражаться в ней по-нормальному.
– Да. Будем шутить, – говорит Мэнсон. – Только по-умному. Так, чтобы людям вокруг было весело и тебе самому…
Нет, малышка, я знаю господина Мэнсона как себя самого. Когда шутишь по-умному, никому, кроме тех, кто вокруг не весело. Шути лучше так, чтобы доставлять удовольствие самой себе. Это ситуационный подход. Сейчас так во всем мире. Не буду говорить, что он чем-то лучше другого. Во всяком случае, не хуже – уж точно.
И госпожу Ри я напрасно обидел, уличая ее в эгоизме. Она тоже неплохо поет. Сейчас так везде поют.
– Смерть заказывали?
– Ошиблись дверью. Русскую рулетку слушают этажом выше…
Ну, вам ничем не угодишь, господин Мэнсон.
– Чувствуйте себя тогда, хотя бы расслабленно, – говорит Иракский дух Биллу Клинтону. – Я в вас войду.
Нет, не буду тебе рассказывать анекдот про атомную подводную лодку с Мэнсоном на борту. Лучше расскажу анекдот про чукчу.
Прохожу в комнату и беру кофе, – остывший, но еще теплый. И закуриваю, нагибаясь над бумаги…
Здесь тихо. Так тихо, словно в склепе с безымянной табличкой. И мне отчего-то хочется подольше здесь оставаться…
– А я смотрю на эту фотографию из стоп кадра, – говорит Робби Уильямс, неожиданно для всех вынимая фотографию Триши Хэлфэр. – И мне отчего-то кажется, будто я заглядываю в реку, эту безбрежную и беспощадную как само время. И вижу в ней свое собственное отражение…
Словно я слышу старый забытый блюз, далеко отовсюду и близко везде. Сквозь ропот толпы и неспешные переговоры слабо бубнящей толпы. В далеком-далеком прошлом, которое возвращается не для того, чтобы поранить меня своею несвоевременностью и беспощадной ответственностью перед самим собой, а напевая печальные ноты моих чудесных глупостей и тоскливые треки надежд, которые потягивают меня и нежно дразнят дорожками былых оплошностей и больших разочарований. Словно потягиваясь во сне, теплой ночью или весенним утром в изобилии темных сумерек, я встаю на ноги и брожу по холодному полу, в своих мыслях, оставляя дымиться последний окурок на столе балкона, а густой мягкий дым опоясывает мои пальцы, завладевая мыслями. Гармония, которая, несмотря ни на что, уверенно занимает место в звучании длинных, протяжных вздохах и выдохах… нет, только не скрипки. Она из меня вытянет последние капли крови.
Я буду дышать ртом, и слушать воздух сегодня, для того, чтобы… чтобы… чтобы…. Чтобы меня забыли мои холодные воды, и я погрузился в тихое шуршание дождя по асфальту.
Рожденные пеплом воспоминания, клубятся в тихом мотеле, очередном уголке этой великой страны и я забываюсь, глядя в одну точку.
Это было время хорошего сна и хорошей охоты, скажу я тогда и затушу в развезенной мною грязи