того, как поселок оброс дачами. Когда-то здесь разбросанно стояло лишь несколько скромных домиков.
Жилища старожилов резко отличались от появившихся позже коттеджей горожан, приезжающих отдыхать на лоно природы только в теплые месяцы. На зиму почти все дачи запирались.
Анастасия Петровна Бобринская не работала – из-за травмы ноги она имела инвалидность третьей группы и получала скромную пенсию. Муж «крутил» кино в клубе, то есть был киномехаником. Когда Ветровы отстроили дом в Быстрице, Анастасия Петровна подрядилась в летние месяцы убираться на их даче, а зимой приглядывать за ней.
Гольст решил побеседовать с Бобринской, надеясь, что она, как человек, часто бывавший в доме Ветровых, может сообщить интересующие следствие факты.
Анастасия Петровна заметно хромала. Была она несловоохотлива, так что пришлось потрудиться, чтобы разговорить ее.
– Александр Карпович был хозяйственный мужик, – сказала она о Ветрове. – Что хошь умел достать. Не то что мой лопух… Крышу уж давно менять надо, все железо проржавело… А Ветров покрыл дачу черепицей. Двести лет стоять будет. И красотища какая! Я девчонкой в Прибалтике была, так там домики – что твои игрушки. А почему? Черепица…
Дача Ветровых, которую следователь видел из окон дома Бобринских – напротив, через улицу, действительно выглядела очень солидно.
– Правда, Александр Карпыч цену копейке знал. Прижимистый был… У них в доме строгий порядок: что заслужил, то и получай.
– В каком смысле? – не понял Гольст.
– Приучал детей к строгости и труду. К примеру, надобно забор покрасить. Другой бы со стороны нанял. А Ветров говорит сыну: хошь, мол, заработать – вот тебе краска, вот кисть. Кончил красить – получай заработанное…
– Вы хотите сказать, что Борис выполнял дома работу за деньги? – уточнил следователь.
– Ну да, – подтвердила Бобринская. – Вскопал огород – денежки на стол. У их, как говорится, все было на хозрасчете. Тряпку просто так не выбросят. Но это уже жадность, я так мыслю. Особенно Надежда Федоровна отличалась. Мы даже раза два поцапались с ней.
– Из-за чего?
– Да ладно, – отмахнулась Анастасия Петровна. – Что уж вспоминать…
– И все же? – настаивал Гольст.
– Обидно, – с горечью проговорила Бобринская. – Я уж у их старалась, как говорится, не за страх, а за совесть. Драишь полы, стекла – чтоб ни пылинки… Думаете, с моей ногой это просто? Пришла я однажды к Надежде Федоровне за месячным расчетом. Дала она деньги. Смотрю, пятерки не хватает. Я этак культурно, вежливо говорю: «Вы, Надежда Федоровна, наверное, обсчитались». А она: «Нет, мол, милая, все правильно. Забыла, что дала для твоей Фае Ларочкино платье?» Поверите, товарищ следователь, я чуть не села. Лариса из платья того выросла. Да и не просила я платье это. На что оно? Надежда Федоровна сама мне сунула. Ладно, думаю, пятеркой не озолочусь, нехай у Надежды Федоровны совесть заговорит… Правда, не сдержалась, пристыдила ее. Она отвечает: ежели не хочешь