Разве дочка Алурина была плохая? Да сколько я историй читал, в которых хорошие люди становились зомби или там упырями. Да и вообще – если бы все хорошие живые превращались в хороших мертвых, то зачем мертвым их убивать? А они потому и убивают, что это что-то вроде перевербовки.
– Ты, Лёва, конечно, умный, – с неожиданной злостью говорит Гоша, – а вот ты скажи: если мертвые все сплошь такие плохие, то почему мертвые вещи такие хорошие? Одежда клевая. Магнитофоны или там телевизоры – лучше наших. Машины, говорят, вообще офигенные. И еще эти, компьютеры…
– А это разные вещи, – отвечает Лёва, – это не надо путать. Это и есть вещизм: путать вещи и, как это мама называет, этику. Хорошую вещь могут сделать и плохие люди. И наоборот.
Все это время Марина почти не слушает ребят. Вдруг она повторяет за Лёвой:
– И плохие люди могут сделать хорошую вещь… Это точно, – потом выплевывает прядку и улыбается: – Пойдемте пить чай, а? Дядя Коля достал папе коробку мертвых конфет. Вку-у-усные!
Марина поднимается и идет на кухню. Ей нравится изображать хозяйку, и она любит свою квартиру – опрятную, ухоженную, уютную.
Когда Нике было восемь лет, родители поехали с ней в зимний дом отдыха. Целую неделю они прожили втроем, в маленьком домике, затеряном среди огромного снежного парка. Еще Нике запомнился там дом с колоннами – старый, построенный еще до Проведения Границ, со множеством коридоров и комнат. В большом зале была столовая, четыре раза в день сюда приходили отдыхающие – завтрак, обед, полдник, ужин. Утром на каждом столе лежало меню – и можно было выбрать себе еду на завтра. Еще в доме с колоннами была игровая комната, куда родители несколько раз отдавали Нику на пару часов. Какие там были игрушки, Ника сейчас не может вспомнить, – но тогда они ей очень нравились, она даже сама туда просилась. Ну и дура была! Лучше бы лишних пару часов провела с мамой и папой.
Больше всего Нике запомнились покрытые снегом деревья, мелькающие с обеих сторон дорожки. Она сидит на санках, папа тянет их за собой, словно лошадь на картинке, бежит все быстрее, быстрее, Ника смеется, снег летит в лицо, деревья мелькают, санки едут так быстро, папина спина так близко, что кажется – Ника вот-вот и догонит папу, но нет – папа все время на шаг впереди, недосягаемый, быстрый, живой. Санки летят, папа бежит все быстрее, и кажется – это будет длится вечно.
Поэтому теперь Ника не любит зиму. Скрип снега каждый раз напоминает ей о том доме отдыха. Сколько лет назад это было? Четыре? Пять?
Ника крепче сжимает ручку портфеля и входит на школьный двор – и в тот же момент пущенный кем-то снежок попадает ей прямо в лицо. Не обращай внимания, говорит она себе и продолжает идти. Еще два снежка попадают в нее, прежде чем она скрывается за школьной дверью.
В раздевалке ее поджидает Оля.
– Я правильно помню, – медовым голосом начинает она, – ты говорила, что твои родители вовсе не перебежчики?
– Да, – отвечает Ника. Она всегда отвечает на вопросы правду, без разницы – для чего ее спрашивают. Наверное, ответив «да», Ника подставилась –