Этой ночью ты с ним играл. Из всех, кого я знаю, ты единственный, у кого получилась такая встреча.
– Чем же испытанное мною отличается от того, что испытали другие?
– Ты не индеец, поэтому мне трудно тебе растолковать, что к чему; но я знаю точно, что если он не принимает человека, то его отвергает, будь то индеец или кто угодно. Это мне известно. Таких я видел множество. Мне известно также, что он шутник и многих заставляет смеяться, но чтобы он с кем-нибудь играл – такого я еще не видел.
– Не скажешь ли ты мне теперь, каким образом пейот защищает…
Он тут же толкнул меня в плечо:
– Я уже говорил – не смей его так называть. Ты еще недостаточно с ним знаком, чтобы быть с ним фамильярным.
– …Каким образом Мескалито защищает людей?
– Он советует. Он отвечает на любой вопрос.
– Значит Мескалито реален? Я имею в виду – он что-то такое, что можно видеть?
Похоже было, что мой вопрос его просто ошарашил. Он растерянно посмотрел на меня, в его взгляде было искреннее недоумение.
– Я хочу сказать, что Мескалито…
– Я слышал. Разве ты не видел его прошлой ночью?
Я хотел сказать, что видел только собаку, но меня остановил его озадаченный взгляд.
– Так ты думаешь, то, что я видел прошлой ночью, – это и был он?
В его взгляде отразилось участие, потом он усмехнулся, точно не мог поверить, и очень проникновенным тоном сказал:
– Не хочешь же ты сказать, что это была… твоя мать?
Перед словом «мать» он сделал паузу, как будто хотел сказать «tu chingada madre» – идиома, которая содержит оскорбительный для собеседника намек. Слово «мать» было настолько неожиданным, что оба мы долго смеялись. Затем я обнаружил, что он уже спит и ничего не слышит.
Воскресенье, 6 августа 1961
Я поехал с доном Хуаном в тот дом, где принимал пейот. По дороге он сказал мне, что человека, который «представил меня Мескалито», зовут Джон. Подъехав к дому, мы увидели Джона на веранде с двумя молодыми людьми. Все они были в прекрасном настроении. Они смеялись и непринужденно болтали. Все трое хорошо говорили по-английски. Я сказал Джону, что приехал поблагодарить за оказанную помощь.
Мне хотелось узнать от них, что я делал во время галлюциногенного опыта, и я сказал, что, как ни пытаюсь вспомнить, что вытворял, ничего не получается. Они смеялись и отвечать отказывались. Похоже, их сдерживало присутствие дона Хуана: они все поглядывали на него, как бы ожидая сигнала, разрешающего говорить. Видимо, дон Хуан дал такой сигнал, хотя я ничего не заметил, и Джон начал рассказывать.
– Я понял, что ты «готов», – сказал он, – когда услышал, как ты пукнул.
По словам Джона, пукнул я раз тридцать. Да нет, заметил дон Хуан, не больше десяти.
Джон продолжал:
– Ну мы все тогда к тебе подвинулись. Ты застыл, и у тебя начались конвульсии. Очень долго ты лежал на спине и двигал ртом, как будто говоришь. Затем начал биться головой об пол,