Правда. Как политики, корпорации и медиа формируют нашу реальность, выставляя факты в выгодном свете
в пустыне без капли воды и наткнулся на судно, полное апельсинового сока, он, скорее всего, выпил бы все не раздумывая. Другой контекст – другие действия.
Наше отношение ко многим предметам в большей степени зависит от контекста, чем от самих предметов. Представьте, что у вас есть дизайнерские наручные часы. Как вы будете их воспринимать, если на работе еще пять человек купят себе такие же? А если узнаете, что выпустившая их компания печально известна налоговыми махинациями? Или увидите в теленовостях, как в таких часах щеголяет знаменитость, которую вы терпеть не можете? Сам предмет ничуть не изменился, но он скомпрометирован контекстом. Таким же образом антикварная серебряная вилка будет иначе оценена коллекционером, если однажды ею пользовался Гитлер.
На Даунинг-стрит, 10 в Лондоне некогда жил черно-белый кот по кличке Хамфри. В разные времена он делил кров с тремя премьер-министрами, включая консерватора Маргарет Тэтчер и лейбориста Тони Блэра. В одном красноречивом эксперименте британским избирателям показывали фотографии Хамфри и спрашивали, нравится ли им кот. Когда его описывали как «кота Тэтчер», Хамфри получил одобрение в 44 % у сторонников тори и только в 21 % у тех, кто голосует за лейбористов; как «кот Блэра» он набрал 27 % у консервативного электората и 37 % у лейбористского{61}. Кот один и тот же, а контекст разный.
Если описание физических свойств предмета (или кота) – это одна правда, то различные возможные контексты этого предмета суть конкурентные правды, способные вызывать в нас весьма разные реакции. Пожалуй, лучше всего это можно увидеть на примерах из той области, где предметы оцениваются в основном по контексту, – торговли произведениями искусства.
Лучше Матисса
В первые годы после Второй мировой в Европе царил хаос. Города лежали в руинах, миллионы людей война согнала с мест, границы сдвинулись, Советский Союз захватил власть над большей частью восточноевропейских стран.
В феврале 1947 г. в один из копенгагенских отелей приехал человек, назвавшийся венгерским аристократом, лишенным всех своих владений. Судьба его была трагична: семью истребили нацисты, а обширные поместья и имущество конфисковали русские. Гомосексуалист и еврей, сам он бóльшую часть войны провел в немецком концлагере. В гестапо его пытали и сломали ногу, а выбраться из советской зоны оккупации ему удалось, только подкупив пограничников алмазами, которые были зашиты у него в пальто. Все, что осталось у него в этом мире, – несколько рисунков Пикассо, последние крохи некогда великого достояния благородного семейства.
От отчаяния он решил их продать.
Рисунками сразу заинтересовался местный торговец искусством. Они по всем признакам относились к классическому периоду Пикассо и должны были стоить огромных денег. История изысканного, но несчастного беглеца казалась убедительной: спасая ценные произведения искусства от бомбежек и фашистских мародеров, владельцы поспешно паковали их и увозили с собой в разные концы континента.
И