type="note">18, загороженный более безобидными книгами. И даже ахнула:
– Боже, нет, конечно! Право, понятия не имею, откуда это взялось…
Понятие я очень даже имела, оттого разволновалась пуще прежнего. В иные годы за подобную литературу могли и арестовать.
Кошкин поспешил успокоить:
– Не переживайте так: я из другого ведомства, мне дела нет до того, что вы или Евгений Иванович читаете. – Он улыбнулся тепло и как-то даже трогательно. И спросил: – Как ваши дела?
Весь этот вечер я долго, красочно и подробно рассказывала, как у меня дела. Однако об истинном их положении, о том, как скверно и муторно у меня на сердце, ни одной живой душе (и, кажется, даже своему мужу) поведать не смела. Но с Кошкиным я собиралась быть искренней – ибо как в воздухе нуждалась сейчас в его совете.
И, главное, ему действительно было не все равно, как мои дела.
– Признаться, я весьма расстроилась, когда узнала, что не вы ведете это дело… – осторожно сказала я. – Дело Ксении Хаткевич. Мне бы весьма пригодилась ваша поддержка.
Брови моего друга предсказуемо взлетели вверх:
– Так вы… – в волнении он даже повысил голос. Осекся, торопливо взглянул на публику и заговорил тише: – Так вы не из праздного любопытства спрашивали о первой жене генерала? Вы взялись за расследование? Снова с подачи Шувалова?
– Тише! – взмолилась я. – Нет, граф Шувалов здесь не при чем. И за расследование в полной мере я браться не собираюсь. – Тогда я действительно еще в это верила. – Мне лишь надобно прояснить некоторые обстоятельства… считайте это праздным любопытством, если вам угодно.
Кошкин хмурился и был мною очень недоволен:
– Право, вам стоит найти более безобидное применение вашему любопытству. Это не просто семейное убийство из-за какого-нибудь наследства. Это революционеры, политика!
– Но вы это отрицали только что, за столом…
– Начальство из Управления дало приказ не поднимать шумихи покамест и все отрицать… Вы же понимаете, что начнется в столице, ежели это и правда революционеры? Ведь с какой помпой мы заявили два года назад, что последний из них казнен, и отныне с революционными настроениями в государстве покончено навсегда. А какой резонанс это вызовет в обществе! И снова, снова начнет буйствовать жандармерия, утихнувшая едва-едва, снова всех кого ни попадя станут таскать на допросы, снова за это, – он мотнул головой в сторону книжного шкафа, – можно будет загреметь в ссылку.
– Так, может, это и правильно? – с сомнением спросила я.
Кошкин тотчас кивнул:
– Правильно. Ежели за убийством генеральши стоят именно революционеры. Но… – он помялся, – чиновник из канцелярии градоначальника, что выдвинут на это дело, ясно дал понять, что есть основания в этом сомневаться. Мы говорили вот только что, часа три назад.
– Вы говорили с Фустовым? – уточнила я.
Кошкин внимательно на меня поглядел:
– Вы никогда не перестанете меня удивлять, Лидия Гавриловна. Откуда вы знаете Фустова?
Я