Снова жила, снова работала ученым-историком, как и до войны, но теперь углубилась в какие-то наполеоновские времена, превратилась в ведущего наполеоноведа и жозефиноненавистника. Ездила на Корсику, Эльбу и остров Святой Елены, но каждый раз возвращалась в Питер обязательно через Париж, через Дом инвалидов, где лежит Наполеон. Навещала. Ведь она так много о нем знала. Почти все.
Дожила почти до дряхлости, в одиночестве, среди фолиантов, документов, портретов Бонапарта. Хотя почему в одиночестве? У нее был Абраша, она каждый день читала ему стихи на французском, то Бодлера, то Верлена, а он молча слушал, не мигая, и глядел на нее своими черными человеческими глазами. Наконец поняла, что узнала о Наполеоне все, что было возможно, и решила, что пора на покой. Позвонила одному из своих давних студентов, тот нашел антиквара. Антиквар пришел, за несколько дней описал подробно все старинные документы и предметы, слушая одновременно историю ее жизни. Потом Ольга Алексеевна показала на Абрашу.
– Это главная моя ценность, хотя он, я думаю, ничего не стоит. Хочу вам его подарить. Не продавайте никому. Можете только так отдать.
Она осталась тогда одна в пустой квартире, антиквар предлагал помощь, спрашивал, что она теперь собирается делать, но Ольга Сергеевна только улыбнулась.
– Не волнуйтесь, мне просто надо кое-кому помочь.
И закрыла за ним дверь, держа сумку с огромными деньгами. Потом узнали, что Ольга Сергеевна основала какую-то премию, выплачивала студентам стипендии. Антиквар не вдавался в подробности – не пришибли старушку с такими деньгами, квартиру не отняли, и слава богу.
Антиквар, мы были с ним шапочно знакомы, подарил мне арапчонка много лет назад, как только у меня появилась студия. Принес со словами: «Пусть у вас посидит…» И ушел. А вскоре ушел навсегда. Вот арапчонок и остался жить у нас в студии как талисман. Даже не знаю почему.
И теперь сидит, напитанный французскими стихами, Наполеоном и добрейшей Ольгой Алексеевной, в красном углу, качает головой, глядя на беспокойную нашу жизнь, и тоже молчит, только глазами водит.
Санина каптерка
Из столовой еще один ход – в «каптерку» Саши Гречиной, художника-постановщика и крестной моих детей. Это ее название и ее хозяйство. Если бывают какие-то странные переплетения и совпадения в судьбах, то это тот самый случай у меня с ней.
До смешного.
Обе познакомились с будущими мужьями на отдыхе у моря. Она – на Черном, я – на Балтийском.
Свадьбы справили в один день и в один год, друг друга еще не зная.
Уехали в начале восьмидесятых, в одно и то же время, в заграничные командировки с мужьями. Я – в Индию с мужем-корреспондентом рассказывать советскому народу о братском индийском народе, она – в какую-то африканскую тьмутаракань с мужем-биологом изучать вирус свеклы.
Саша Гречина на съемках Юлии Началовой
Вернулись в середине 80-х, получив за несколько лет работы в антисанитарных условиях чеки, вроде