заржал Горбунок. – Хлещете «Клопомор», жидкость для снятия лака «Прелесть». Это же явный протест. Русский бунт. Бессмысленный и, зуб даю, беспощадный.
Ерофей усмехнулся:
– Разве ты, своей скотской башкой, можешь осознать горний полет человечьего духа?
– Куда уж мне, четвероногому придурку?.. – набычился африканец. – А меж тем, я могу видеть и рихтовать кармические столбы. Съел?!
– Кармические столбы каждая блоха видит, – провозгласил Борис и громко икнул.
– Хмельная падаль, – пробормотал Горбунок. Видимо, он не мог простить пришельцам, что его козырный вальс заменили на проходимца Сибелиуса.
– Так-таки, нет у вас жидкости для снятия лака? – вскинулся опять Ерофей. – Мне без «Слезы комсомолки» и пить западло.
– Нет! – злобно заржала зебра. – Есть только дихлофос. Если угодно, жрите.
– Сойдет! – ликующе вскочил Родригерс. – Где?
– В уборной. Под ржавым бочком.
– Клёво!
Ерофей же угостился у джинна «Беломором», сладостно затянулся:
– Коктейль с дихлофосом я называл – «Сучья радость».
– Эх, Ерофей, Ерофей, – поморщился я. – Пропадешь, сгинешь…
– Дурак ты, Юрик! Мне памятник из бронзы уже отлит. Иль не видал! В полный рост! К нему в два метра шириной протопана народная тропа. Много бухих. В стельку.
Вернулся Родригерс с баллончиком дихлофоса.
Ерофей каждому из своей компашки разлил по сто грамм водки, от души прыснул по стаканам аэрозоль.
– Ну, за прекрасных дам! – до ушей осклабился Борис.
Выпили. Крякнули. Занюхали грязными рукавами.
После коктейля «Сучья радость» глаза Ерофея наполнились лучезарным светом. Он по-братски хлопнул меня по плечу:
– Ты хоть знаешь, Юрбас, кто перед тобой сидит? Думаешь близнецы из простонародья?
– А кто?
– Это Борис, обожаемый ученик Шостаковича. Сочиняет исключительно реквиемы… Это Родригерс, племянник Майи Плисецкой. Плясал заглавную роль в балете «Щелкунчик»… А это Ян, внучатый племянник Эйнштейна. Один из самых продвинутых в мире специалистов по изучению «черных» дыр.
– Очень приятно, – склонил я голову. Несильно склонил, недоверчиво.
– А нам как приятно! – ощерился толстомордый Родригерс. – Но мы пьем без закуски. Китовое мясо, кажись, сварилось. У меня такой аппетит разыгрался, хоть жеребца съем.
– Кита в студию! – захохотал Боря.
18.
Родригерс слил воду в раковину и поставил дымящееся ведро прямо на стол:
– Господа, с пылу с жару!
Гоп-компашка стала рвать мясцо прямо руками. Запашок из ведра шел еще тот, помойный.
Ерофей потер свой живот:
– Ну, а теперь, Родригерс, покажи нам свое искусство. Недаром же ты племянник Майи Плисецкой.
– Ведро мешает…
– Так убери его. И врубите какую-нибудь музыку. Ага… скандинава.
Родригерс снял ведро и к нашему вящему изумлению заскочил на стол.
– Танец