под переливы звуков точно знаю:
перехожу я в классиков страну.
На стороне классических звучаний
углублена я в мудрость наших дней,
Шекспира лучезарное признанье
предпочитаю логике страстей.
Есть в звуках музыки природа
и красота лесных ветвей,
застывших, в серебристых сводах,
и в музыкальности людей.
И сила страсти вечной темы
сквозит сквозь нотные листы,
но заглушают их системы,
и электронные хвосты.
От наслажденья в звуках застываю
и в музыке Чайковского тону,
под переливы звуков точно знаю:
перехожу я в классиков страну.
«Не ищу одобренья людского…»
Не ищу одобренья людского,
и проходит оно стороной,
я ищу состоянье такое,
когда сердце не просится в бой.
И спокойно, порой деловито,
я иду по полям своих дел,
и нет мысли, чтоб быть знаменитой.
Муж меня ненароком задел.
А муж мой – он на всем экономный:
на себе, на других, на делах,
внешне он, очевидно, что скромный.
Но вот в мыслях частенько – аллах.
Преклоняюсь пред знаньями века,
а муж ими пропитан до дна,
видно мне повезло с человеком,
не бываю я дома одна.
Мы и рядом, но вечно не вместе,
до сих пор искры часто летят.
Мы вдвоем, мы как строчка из песни,
нам разлуки – века не простят.
Отчим, мачеха – это пустое,
без обиды для всех говорю.
Для детей – счастье очень простое,
быть с отцом, я его не корю.
«Нет и силушки побороть печаль…»
Нет и силушки побороть печаль,
нет возможности оглянуться мне.
Снег лежит кругом, и замерз причал,
радость с холодом улеглась на дне.
То ли снится мне в темном дне лазурь,
то ли снег летит, то ль слеза блестит.
Грусть – тоска моя, забери всю муть,
оживи меня, сердце вылечи.
Эх, и грустно мне на белом снегу
с горем – горюшком целоваться – то,
То ль сама умру, то ль его сгублю,
а вдвоем – то нам не остаться-то.
Знать моя беда бредет подо льдом,
пузырьками-то знать балуется,
а бровей твоих дорогой излом,
надо мной уже не любуется.
То ли в небе я, то ль на дне реки,
то ли в облаке, то ль на льдине я.
Но найти меня людям не с руки,
и растаяла вся до жилочки.
«Флюгером застыли на деревьях…»
Флюгером застыли на деревьях
три сороки. Смотрят свысока
на людские и свои пороки
без волнений, творческих стремлений.
С высоты взирают не дыша,
смотрят на людей – а те спешат.
В ясном