подался в столицу к родственникам. Дядя его, увидев как-то эту игрушку, глубоко призадумался и, наконец, сказал племяннику, что не учеба ему нужна, а дело. И просветил, какое именно: ублажать этой игрушкой разных озабоченных дам далеко не первой молодости. Не безвозмездно, разумеется. Дядя был не дурак, парень вскоре обрел не только в своем дворе, но и во всем квартале статус универсального дамского утешителя. Одна из них, видимо, самая им осчастливленная и устроила его в киностудию, чтобы всякий раз иметь поближе к себе.
– Вот и тебя он трахнул! – закончил рассказ брата Гога.
– Он катала, жулик, – добавил Виталик. – Больше с ним не играй, а то проиграешь еще жену и детей.
Да, подумал я тогда, с юмором у вас, ребята, безусловно, все в порядке.
– Я ведь холостой, – сказал им в ответ.
Глава 3
Но на дальнейшем моем картежничестве в тот день была поставлена точка. Видимо, не терпящие обмана и несправедливости браться Пижамовы (в группе иначе их, и не звали) сразу же поделились полученной информацией кое с кем из представительниц слабого пола, далее новость стала распространяться вокруг со скоростью звука. А уже поздно вечером, после окончания съемок, оператор Акакий, отведя в сторонку своего ассистента Каца, влепил ему такую затрещину, которую невозможно было не услышать в радиусе пятидесяти метров, а после дал еще и пинка, приказав тотчас же вернуть все малолетке. Именно так меня и назвал.
Следует добавить, что слово Коки Захарыча было вроде не писаного закона для всех, будь то директор картины, режиссер или даже, сумасбродная Медея. Хотя говорил он реже остальных в нашей киношной команде. Уважали его, во-первых, потому, что он был старшим по возрасту, прожив непростые сорок с лишним лет, но в особенности же за то, как Акакий их прожил. Выросший на улице блатным мальчишкой с понятием: «не бойся, не надейся, не проси», повзрослев, он стал еще более отчаянным подростком. Кровожадным и беспощадным на криминальных разборках, хотя никогда не причинял зла матерям и сестрам своих самых заклятых врагов, грабил и терроризировал только подонков и богатых, лупил и калечил исключительно виноватых, защищал младших и ни разу в жизни не нарушил своих принципов.
Однажды, на какой-то сходке, его незаслуженно оскорбил «авторитет в законе». Кока мог бы запросто придушить того, но сдержал себя, ибо тот был старше и по годам и в воровской иерархии. Он молча вынул из кармана нож, открыл его, положил свою ладонь на стол и разом, со всей силой вонзил в нее острое лезвие по самую рукоятку. Рука, будто бы навсегда прилипла к столу, однако, Кока спокойно вытащил нож из раны, забрызгав все вокруг кровью, и также молча ушел оттуда прочь. «Авторитет», понявший смысл поступка, оценил его, но все же усмотрел в нем некую опасность для себя на будущее и, когда пару недель спустя, Кока с друзьями отправился на очередное «дело» – потрясти