Алекс Керр

Потерянная Япония. Как исчезает культура великой империи


Скачать книгу

выходом героини. Тамасабуро разговаривал о чем-то будничном и выглядел совсем не по-женски – он был обычным мужчиной, хотя и в полном сценическом костюме. Когда пришло его время выйти на сцену, он встал, рассмеялся, сказал: «Ну что же, вот и мой выход!», и вышел к фусума. Тамасабуро поправил свой костюм, раскрыл фусума и в ту же секунду превратился в красотку с гравюр укиё-э. Нежным голосом, который тронул всех зрителей, он воскликнул: «Аитакатта, аитакатта, аитакатта вай на!» – «Я скучала по тебе, я скучала по тебе, я так скучала по тебе!» Мир иллюзий просочился в реальность через створки фусума.

      Иллюзии, которых добиваются декораторы Кабуки, выделяются особой утонченностью. Ханамити («тропа цветов») среди зрителей – один из самых знаменитых примеров. Актеры выходят на сцену и покидают ее по этому пути. В отдалении от действа на главной сцене актер, вступивший на одинокую тропу ханамити, может показать всю глубину своей роли. Например, пьеса «Кумагаи Дзинья» («Военный лагерь Кумагаи») – это традиционная история о гири-ниндзё (конфликт между долгом и чувством). Кумагаи должен убить собственного сына и выдать его голову за голову сына своего сюзерена. Он успешно обманывает врага, но в печали Кумагаи бреет голову и превращается в аскета, сходя со сцены по ханамити. Когда Кандзабуро XVIII играл Кумагаи, он вкладывал столько личного отчаяния в эту роль на пути ханамити, что «Кумагаи Дзинья» казалась антивоенным представлением, а не простым противопоставлением ниндзё-гири.

      Иногда кажется, что драматургия Кабуки символизирует саму жизнь. Примером этого является даммари или пантомима, в которой все персонажи одновременно и безмолвно выходят на сцену. Будто бы двигаясь в полной темноте, они идут медленно, не замечая присутствия других: они сталкиваются и роняют вещи, которые затем поднимает кто-то другой. Даммари вызывает жуткое ощущение, которое может и не относиться к определенной постановке. Наблюдая за сценами даммари, в которых мужчина поднимает письмо, оброненное его возлюбленной, или в которых два человека ищут друг друга, не замечая, что они совсем рядом, ты видишь образ слепоты человеческого существования. То, что кажется лишь еще одним эксцентричным элементом драматургии Кабуки, на самом деле раскрывает глубокую истину о человеке.

      Иногда кажется, что драматургия Кабуки символизирует саму жизнь.

      Почему японская драматургия достигла таких высот? Я рискую сильно упростить реальность, но мне кажется, что это случилось потому, что в Японии внешнее ценится выше внутренней сути. Отрицательное влияние такого подхода в современной Японии можно видеть на многих примерах. Например, фрукты и овощи в японских супермаркетах идеальны по форме и цвету, будто они сделаны из воска, но у них совсем нет вкуса. Примат внешнего можно проследить в конфликте между татэмаэ (официально принятая позиция) и хоннэ (настоящее намерение), отмечаемом в бесчисленных книгах о Японии. Если вы вникнете в дебаты в японском парламенте, то сразу увидите, что