По трезвому они часто ссорились, особенно в последнее время, – отец считал, что Орлович совсем перестал работать. А по вечерам, за рюмкой коньяка, они, захмелевшие, вечно обнимались, братались. Брат брата убивает…
Через Полонского Павлу всё-таки удалось организовать расследование смерти отца. Нанял трёх частных детективов из разных агентств, чтоб получить три независимых результата. Мало ли, один ошибётся, другой схалтурит или скурвится. Никому верить нельзя. Но ни один из детективов не смог ничего раскопать. Возможную причастность Орловича, на которой требовал сфокусироваться Павел, доказать не удалось. А может, все трое скурвились? Хоть и немалый гонорар был обещан, но на каждую пачку денег есть ещё большая пачка. Павел лежал на вонючих нарах в своей «вип»-одиночке со стенами, покрытыми плесенью, слушал стук крови в ушах и вспоминал свой сон. «Выйти отсюда и убить Орловича!» – кричала кровь. Но разум охлаждал: доказательств нет. Орлович, может и подонок, который быстро воспользовался ситуацией, но вряд ли убийца. На это у него кишка тонка.
Через полгода стараниями Екатерины Алексеевны и Орловича, – по крайней мере, так она ему говорила, – Павел вышел из КПЗ. Обвинения были сняты.
– Всё, что я делаю, – для тебя, сын, – мать крутила на пальце новое обручальное кольцо, будто оно зудело.
Орлович, лысеющий румяный хлыщ, встретил Павла с наигранным радушием. Ликовал, что Неуверова выпустили, и ловко нацеплял личину печали, когда речь заходила об отце. Видеть его в родительском доме в халате и тапочках было невыносимо. Павел смотрел на него и мысленно перебирал возможные способы умертвить подонка. А в голове, словно стрелка метронома качалась то вправо, то влево, – биться или слиться?
– Понимаю, мне не заменить тебе отца, – скорбно поджав красные губы, говорил Орлович.
Это был уже перебор.
– Иди ты на…, Гриша!
Молодой Неуверов уехал в Сибирь руководить промышленным предприятием, намеченным ещё отцом стартовой площадкой для его карьеры. Зло и энергично взялся за дело и за несколько лет увеличил обороты предприятия в несколько раз. Заметил странную вещь, – с простыми работягами ему было комфортнее, чем с офисными сотрудниками. Павел часто спускался в цеха, многих мужиков знал по имени, разговаривал с ними. Ему нравились их честные, открытые лица, простая рубленая речь, как у того машиниста из сна.
А в офисе у всех маски вместо лиц. У каждого стандартный набор – угодливость, сосредоточенность и деловитость. Внутри же сплошная хитрость и изворотливость, компромисс на компромиссе. Как там слепой машинист говорил: деньги честнее людей. На рубле рубль написано, так он рубль и есть. А на человеке только написано человек, а на самом деле он – змея, лисица, крыса… И чем больше у него денег, тем больше подлых сущностей внутри, – размножаются, как бактерии.
Павел Петрович не был таким, может быть, потому, что прививка против осквернения богатством была сделана ему ещё в детстве. В то время нельзя было высовываться. Не то, чтобы