А пачки в нем – и вовсе любо дорого посмотреть!..
Так размечтался, что не заметил, как этого Барабанова уже и след простыл…
Хотя нет – вон мелькнула треугольная башка как раз при входе в тот самый проулок. Шустро торопился гуттаперчевый за смертью за своей…
Он же, Федька, – со всех ног к домишке тому деревянному, только с другой стороны. И ну колотить кулаками в дверь, ну орать:
– Дяденька Цыган, дядечка Цыган, откройте, дядечка Цыган!
Дрожал, конечно: Цыган – гроза всей Сухаревки; помня, однако, что нынче он не какой то Федуло, а Викентий второй, кое как перемог свой страх.
Цыган наконец открыл, рожа заспанная, от самого перегаром разило за версту, потому был злой как черт и со зла, известно, на все способный.
– Ты чего, мазурик? Жить, что ли, наскучило?
И маруха его, Стрелка, голос подает:
– Кого там принесло? Поспать не дадут, черти! Дай ему, Ванечка, по макитре, чтоб не очухался!
– Простите мазурика, дядечка Цыган! – заторопился Федька, покуда вправду по макитре не получил. – Там, за домом, какой то шнырь люк открывает. Думаю – надо бы вам по быстрому сообчить.
Цыган хоть и был после попойки, но башка, видно, еще кое как работала, мигом все сообразил.
– Шнырь – один? – спросил.
– Да один одинешенек! Хилый такой! С башкой треугольной!
– И давно он там шустрит?
– Да вот только что люк открывал, гад. Я, как увидел, сразу к вам!
Маруха, видно, в окно выглянула – тоже из комнаты подтвердила:
– Ой, Вань, а он уже влез!.. Точно, треугольный! Вот же урод!
– Щас поглядим, с какой он башкой будет, покойник… – прохрипел Цыган. С этими словами оттолкнул Федьку, вышел и завернул за угол дома.
А Федька – назад, на Сухаревку. О Барабанове уже можно было и не думать: лишнее. Уж Цыган то о нем позаботится. К лету, глядишь, отыщут. Может, тогда и узнают по гуттаперчевой голове…
Викентий Иванович, когда Федька ему обо всем рассказал, сначала похвалил, сказал:
– Действия вполне зрелого мастера. – Такой похвалы от своего названого отца он еще не слышал.
А на другой день спросил:
– Сколько ты классов то окончил, оголец?
От этого вопроса Викентий второй при своих трех классах снова почувствовал себя Федулой. С тех пор, как родители померли с голодухи, не до учебы было. Главная наука была – еще одну зиму перезимовать.
Но Викентий Иванович сказал:
– Вот что, завтра же подашь заявление в вечернюю школу. И чтобы там у меня без халтуры! Чтобы за год по два класса одолевал, в нашем деле безграмотные не нужны.
Ясное дело, он, Федька Викентий, поступил в точности как было велено. Особенно подогревали эти слова «в нашем деле».
Значит, Викентий Иванович держал его уже целиком за своего!
* * *
А теми своими действиями на Сухаревке гордился в особенности. Правда, Треугольный выжил все таки, говорят – недоработал, значит, Цыган. Его потом свои же, из НКВД, из того люка вытащили полуживого, только он, слава богу, уже не