смирилась с жизнью без отца, мне было почти десять лет. Амма тоже научилась уживаться с мыслью, что отец никогда не вернется. После случившегося возле усадьбы заминдара она больше не заговаривала о нем, и утрата надежды навсегда поселилась в ее глазах. Страдания обладают одним удивительным свойством – они проникают так глубоко, что порой вернуться к себе прежнему уже нельзя. Можно даже заболеть, да так, что больше не поправишься. Именно это и случилось с моей аммой. Начиналась тяжелая пора.
Амма серьезно заболела, но недуг, которому суждено было разрушить ее тело, только-только поселился в ней. Впрочем, тогда я об этом не подозревала. Я видела лишь, что днем она бродит унылая, а ночью ее мучают тяжелые думы. Видела, что под глазами у нее залегли темные тени, а когда-то пышущая здоровьем кожа побледнела. Мужчины давно забыли дорогу к нашим дверям, и домашние хлопоты почти полностью легли на мои плечи. Я варила дал и рис, таскала воду из колодца, прибиралась, стирала, мыла посуду. Теперь, когда амма мне не помогала, работа стала бесконечной.
Сакубаи первой заметила, что амма очень сильно похудела.
– Мужчины не желают платить за то, чтобы пообниматься со скелетом. Неудивительно, что они и носа сюда не кажут. Вот только кто теперь будет кормить семью? Я уже потратила все свои сбережения, даже любимые сережки пришлось на днях продать. Так больше нельзя… – сокрушалась она.
Ее сетованиям не было ни конца ни края – она жаловалась на амму, у которой теперь ни на что не хватало сил, и говорила, что это просто недопустимо. Сама амма отмалчивалась и лежала в постели, бледная и измученная, поэтому я встала на ее защиту. Впервые в жизни я осмелилась открыть рот и заявила Сакубаи, что амма – увядающий цветок, который уже много дней не видел ни капли надежды, и уж ей-то, Сакубаи, стоило бы понять это без моих разъяснений.
Сакубаи захихикала:
– Увядающий цветок? Ни капли надежды? Да ты никак поэтом заделалась? – Она рассмеялась и пошаркала к себе в комнату.
Однажды вечером амма с глухим стуком упала в обморок прямо на кухне, а я, закричав от ужаса, бросилась к ней и попыталась привести в чувство, однако она лежала как неживая, лишь слезы текли из-под сомкнутых век. Не зная, что предпринять, я начала, дрожа, вытирать ей слезы, пока мне в голову не пришло сбегать в деревню за вайдьей[33].
Когда я подбежала к его дому, то увидела в окно, как жена лекаря что-то готовит, а над очагом поднимается дымок. Я решительно постучалась, но, увидев меня на пороге, вайдья лишь зевнул.
– Пожалуйста, быстрее! Амме плохо! Она упала и глаза не открывает.
Он опять зевнул, неторопливо вернулся в гостиную и опустился на подушки.
– Пожалуйста, помогите! У вас же есть лекарства, которые ее вылечат, правда?
– Да, но сейчас я как раз собирался поужинать. Приходи попозже.
Его жена возле очага бросала на сковородку кусочки теста, дом наполнял аромат горячих роти, а шестеро забившихся в угол детишек с жадностью вгрызались в добычу.
– Я подожду, –