сумку и вытащил оттуда зеленые и желтые травки.
– Смешайте с медом и молоком, и пускай принимает три раза в день, – сказал он, сунув их Сакубаи.
Через несколько дней амме стало лучше, она явно приободрилась, и я нарадоваться на нее не могла. Вот только Сакубаи постоянно бранила мою стряпню – то, мол, рис переварен, то дал пересолен или овощи получились чересчур острыми. А потом амме стало совсем худо. По ночам ее тело горело огнем, в бреду она принималась уверять меня, что тревожиться не стоит и что я непременно найду свою любовь. Почти каждую ночь я сидела возле нее, протирая ей лоб мокрой тряпкой, и надеялась, что лихорадка отступит. Днем было не лучше: изнуренная болезнью, амма не могла передвигаться самостоятельно и по нужде ходила, опираясь на мое плечо. Все мои попытки накормить ее она яростно отвергала.
Однажды вечером я сидела возле окна – поглядывала на лес и латала старую юбку, – а амма спала рядом со мной. Вдруг Сакубаи выскочила из своей комнаты и, громко крича, стала сыпать обвинениями:
– Твоя мать болеет, потому что ты не желаешь проходить посвящение! Не желаешь принимать нерушимый обет, которому следовали женщины нашего рода! Это не что иное, как проклятие Богини.
– Мукта никогда не станет одной из нас, – едва слышно пробормотала амма, с трудом приоткрыв глаза.
Сакубаи прошаркала обратно к себе в комнату и пробурчала:
– Не понимаю, чего она добивается… Чем нам платить за еду, если она не зарабатывает? И надолго ли нам хватит сбережений?
Обдумывая слова Сакубаи, я вспомнила, что она оказалась права, когда заявляла, что мой отец никогда к нам не вернется. Возможно, сейчас она тоже права и амма действительно заболела из-за меня? Может, решение в моих руках? Да и в конце концов, что это за обряд посвящения? Что мне надо будет каждый день прибираться в храме? Готовить еду для жрецов? Ведь амма именно за этим и ходила в деревню. Я не видела никакой связи между обрядом посвящения и приходившими к амме мужчинами.
Однажды пасмурным утром я сидела на заднем дворе, раздумывала над словами Сакубаи и решила принять ту участь, что она для меня уготовила, – уж тогда-то Богиня наверняка исполнит мое желание и амма исцелится.
Я, как мне самой казалось, набралась достаточно храбрости, чтобы сообщить об этом амме, и направилась в спальню, сгорая от нетерпения побыстрее выложить все начистоту. Амма лежала на койке, глядя в окно. Она все время кашляла, ее глаза подернулись темноватой пленкой, а укрытое простыней тело казалось совсем тщедушным. От моей аммы в ней ничего не осталось. Нет, я не буду рассказывать. Лучше уж все скрыть.
Никогда раньше я не видела, чтобы Сакубаи так радовалась.
– Ты спасешь свою мать, и за это на небесах тебя ждут особые почести, – воскликнула она и впервые в жизни обняла меня.
После этого события развивались так быстро, что мне не верилось. Мне казалось, будто все происходит во сне. Из Бомбея явилась Мадам. Она шагала к нашему дому, и с ее волос на тропинку падали жасминовые цветы, а потом, когда она заговорила со мною,